Переутомленный бухгалтер. Бедная госпожа Мюкерт дотащила свою плетеную пляжную сумку до дежурной гостиницы и пожаловалась двадцативосьмилетней служащей на соседа, который ночью включал воду на полную мощность и не давал ей спать. Она работает на предприятии, где ведет всю бухгалтерию, выросшую за последние два года на три процента. За три года это ее первый отпуск, ей непривычно находиться вне своей привычной квартиры. Ей нужно прийти в себя до вторника. «Если я тут отдам концы, потому что ночью то и дело вскакиваю в ужасе, — так что у меня сердце колотится, за это ответит отель». И она добавляет: «Помогите же мне».

Дежурная не может и не хочет менять ситуацию этого устаревшего отеля, принадлежащего нескольким наследникам одновременно, которые никак не могут договориться относительно его реконструкции. Она отвечает: «Это обычное дело, когда кран шумит. Надо его поплотнее затянуть». Госпожа Мюкерт: «Все дело в том, как его открывать. Скажите это моему соседу». Дежурная говорит: «Это господин Позаловски, я не могу ему этого сказать. Если он снял номер, то может открывать кран сколько ему вздумается».

Госпожа Мюкерт молча поднимает сумку, ее лицо красное от гнева. Она не собирается больше тратить нервы на этот разговор, который ничего не даст. В этой краткой жизни от нее постоянно требуют работы, но вот никто не желает заботиться об остающихся ей после выполненной работы бренном теле, нервах и желаниях, которые она надеялась поправить в этот короткий отпуск (впервые за три года), слепить

как вазу, что разбита

и будет склеена синтетиком,

чтобы смотрелась, как и раньше,

с бороздками на склейках,

которых прежде не было на ней.

От каждого по способностям, никому по потребностям:

Ты плохо у жизни учился,

если руки не заметил,

убивающей — из жалости.

Директор одной западногерманской университетской клиники принадлежал к той элите, благодаря которой репутация немецкой медицинской школы сохранилась и «после всеобщего упадка немецких университетов». Уже немало лет он страдал от переутомления. После изнурительной недели — из-за множества обязанностей и ответственных решений, за которые он отвечал, он самому себе казался причиной собственного переутомления, в то же время он делал все это не добровольно, а как элемент механизма конкуренции всех директоров клиник, да и вообще всех тех, кто представлял на конгрессах врачей таинства медицинской науки, вынуждая друг друга быть на высоте (стоило им только сдать или в отношении природы — то есть наступающих болезней, научных проблем, с одной стороны, или в отношении наступавших им на пятки молодых коллег, с другой стороны — и здание этой цивилизации рухнуло бы), — после такой вот недели нервотрепки профессор Ф. оказался в страстную пятницу в университетском кино. Профессора обвинили в том, что он схватил сидевшего рядом с ним мальчика за мошонку и гладил его голые ноги. В полицейском участке заведующий кафедрой заявил, что ничего такого не знает и что если нечто такое и случилось, то он действовал бессознательно. Полицейским было ясно, что шестидесятилетнему мужчине было стыдно. Он сел в свою машину и поехал в лесок в горы, где впрыснул себе смертельную дозу яда. «Преступник нередко оказывается недостоин содеянного: он старается его преуменьшить и отречься от него».

По мнению бывшего куратора университета Р., вместо того чтобы решиться на уход из жизни, было бы лучше найти вариант помилования при условии, чтобы этот врач мог получить работу в поликлинике, персонал которой взял бы его под защиту в таком несчастье, которое случилось с профессором Ф. Правда, и куратор Р. не мог сказать, где находится подобная поликлиника и соответствующий персонал.

Удар и контрудар

Предприниматель Дёльсдорф всю неделю работал на полную катушку. Не исключая и страстной пятницы. Теперь, в субботу, он уже не может себя «заставить». В отеле его разбудили в семь, в девять улетает самолет. Он рассеян, долго собирает вещи. Звонит по телефону, снова начинает перекладывать вещи в чемодане. Несется по шоссе к аэропорту, оставляет машину на стоянке. Он уже опаздывает, и ему приходится бежать с чемоданом и сумкой 1,2 километра от машины до регистрации отлетающих. Хорошее упражнение, позволяющее проверить его физическую форму. Он вспотел. За девять минут до отлета он стоит у регистрации. Пассажиры уже в самолете.

Стюардессы окидывают оценивающим взглядом примчавшегося потного человека, излишне возбужденно просящего допустить его на борт. «Самолет уже полон». — «Но я бронировал». — «Самолет в дальней части аэродрома, у Кельстербаха, далеко. Если мы будем заниматься каждым, кто появится за девять минут до отлета, все расписание развалится».

Он говорит: «Ну пожалуйста». — «Бронь снимается за десять минут до отлета».

Дёльсдорф уже сталкивался с тем, что пассажиров, взятых из ожидающих, снова выводили из самолета, когда появлялся тот, кто место забронировал. «Запросите все же экипаж». Стюардессы этого не делают. Этот человек, по их мнению, не слишком «значительная» персона. «Из-за стыковки с рейсом на Рим мы не можем рисковать, что самолет опоздает на полчаса».

Тем временем прошло еще несколько минут. Стюардесса звонит в диспетчерскую, чтобы перебронировать Дёльсдорфа на следующий рейс. «На следующих рейсах мест нет». Дёльсдорф, уже несколько придя в себя, видит, что стюардесса понимает ущерб, который она ему нанесла, не проявив к нему должного внимания. Места есть только на самолеты, отлетающие поздним вечером. После лишенной жизненного содержания, отданной дисциплине недели Дёльсдорф осужден провести субботу, ожидая отлета в ресторане аэропорта, где вечно гуляет сквозняк.

Дёльсдорф говорит — поскольку теперь его отношения с девушками уже не имеют значения: «Это из-за вашей личной подлости я не попал на самолет». Девушки отвечают, как их учили во время инструктажа: «Это ваше мнение!»

Дёльсдорф, которому предстоит ждать девять часов, отправляется — совершенно недовольный — к представителю компании Люфтганза и делает там заявление: «Меня обманул персонал, обеспечивавший регистрацию на рейс LH 692. Хотя мое место было забронировано и я прибыл за 14 минут до отлета (по моим часам), меня задержали разного рода переговорами, а затем отказали. У меня было впечатление, что стюардессы получили деньги от пассажиров, ждавших возможности занять пустующие места. В разговоре со мной они это признали. Я прошу провести расследование и наказать виновных».

Он был уверен, что от этого «контрудара» репутация девушек все равно пострадает, даже если они и будут все отрицать.

После этого мероприятия Дёльсдорф девять часов просидел со своей чашкой кофе, набрасывая деловые бумаги и тексты выступлений на следующую неделю. Девушки превратили его «свободное время» во время «рабочее», потому что во время пустого ожидания ему ничего другого не оставалось.

Ночью, добравшись до своей любовницы, Дёльсдорф сообщил ей о том, как отомстил девушкам, которые так плохо с ним обошлись. В ответ прозвучали возражения. «Ты не должен был выдвигать ложные обвинения». Милочка, ответил Дёльсдорф, иначе бы это не подействовало. «Но ты поступил нечестно».