В нашем вагоне внезапно отодвигается дверь. Трое незнакомых немецких солдат, совсем молодые парни, суют нам несколько головок сыра и торопливо задвигают дверь. За последние полтора дня мы не получали ни пищи, ни воды. Ребята тотчас принимаются делить сыр, стараясь, чтобы всем досталось поровну.

В Боне нам на выручку приходит местное население и Красный Крест. Нам приносят еду - немного, но хватит, чтобы не умереть с голоду. Солдаты вскрывают ящики с вином. Они напиваются в дым и, когда поезд трогается, забавы ради стреляют из пулеметов по окнам домов, стоящих вдоль путей.

Проехав всего тридцать километров, мы оказываемся в Дижоне. На вокзале царит полная неразбериха. Ни один поезд не может следовать дальше на север. Битва на рельсах достигла апогея. Железнодорожники хотят помешать составу продолжить путь. Бомбардировки следуют одна за другой. Но Шустер твердо стоит на своем; несмотря на сопротивление французских рабочих, паровоз дает свисток, шатуны приходят в движение, и лейтенант везет дальше свой страшный человеческий груз.

Однако составу не суждено уйти далеко: впереди взорваны рельсы. Солдаты выгоняют нас из вагонов, и мы беремся за разборку завалов. Теперь депортированные превратились в каторжников. Под палящим солнцем, под прицелами охранников мы укладываем рельсы, разрушенные партизанами.

– И пока не закончите, не получите ни капли воды! - орет нам Шустер, стоя на мостках паровоза.

Дижон остался позади. Наступают сумерки; мы все еще надеемся на спасение. Партизаны атакуют поезд, но действуют не слишком активно, боясь ранить пленных, и немецкие солдаты тотчас открывают шквальный огонь с платформы хвостового вагона, отбивая нападение. Однако бой не кончается, партизаны следуют за составом по адскому маршруту, который приближает нас к немецкой границе; мы знаем, что стоит нам пересечь ее, и назад мы уже не вернемся. На каждом километре, съедаемом колесами поезда, мы спрашиваем себя, сколько же нам осталось ехать до Германии.

Время от времени солдаты стреляют в сторону полей; может, там мелькнула какая-то подозрительная тень?

23 августа

Никогда еще путешествие не было таким тяжким. Последние дни в вагоне стоит адское пекло. Нам больше не дают ни есть, ни пить. Поезд идет через разоренные, опустевшие места. Скоро два месяца, как нас вывели со двора тюрьмы Сен-Мишель, два месяца, как мы едем в поезде, и наши глубоко запавшие глаза на изможденных лицах видят, как истаивают наши тела, все явственнее выступают кости скелета. Те, кто избежал безумия, замыкаются в мертвом молчании. Мой младший брат с его исхудавшим лицом напоминает глубокого старика, и все же, поймав мой взгляд, он каждый раз улыбается.

25 августа

Вчера снова был побег: Нитти и нескольким его товарищам удалось разобрать доски в полу вагона и спрыгнуть на рельсы под покровом ночи. Поезд только что прошел станцию Лекур. На путях нашли тело одного из них, разрезанное надвое, у второго оторвало ногу, а в общей сложности погибли шесть человек. Но самому Нитти и еще кое-кому из его друзей удалось бежать. Мы собрались вокруг Шарля. При той скорости, которую набрал поезд, до границы остались считанные часы. И хотя самолеты регулярно обстреливают наш состав, они нас не освободят.

– Теперь мы можем рассчитывать только на самих себя, - бормочет Шарль.

– Может, попробуем? - спрашивает Клод. Шарль бросает на меня взгляд, и я киваю.

Терять нам нечего.

Тогда Шарль уточняет план бегства. Если нам удастся отодрать от пола несколько досок, мы сможем пролезть в дыру. Товарищи по очереди будут держать того, кто в нее спускается, и отпустят только по сигналу. Тогда он должен упасть на шпалы, прижав руки к туловищу, чтобы их не отрезало колесами. И главное, не поднимать голову, иначе ее на полной скорости оторвет вагонной осью. Нужно будет сосчитать проносящиеся над головой вагоны, их двенадцать или, может быть, тринадцать. Затем выждать, все еще не шевелясь, когда исчезнет из виду красный огонек последнего вагона, и только тогда вставать. А чтобы не крикнуть при падении и не привлечь тем самым внимание солдат на задней платформе, нужно, прежде чем прыгать, сунуть себе тряпку в рот. Пока Шарль заставляет нас повторять детали побега, один из заключенных встает и принимается за работу. Он изо всех сил тянет за гвоздь. Его пальцы, обхватив головку, пытаются вытащить металлический штырь из дерева. А время поджимает, и неизвестно, идет ли поезд еще по Франции.

Наконец гвоздь поддается. Вытащив его окровавленными руками, человек расковыривает им доски: то использует его как рычаг, пытаясь поддеть их снизу, то крошит им дерево. Гвоздь ранит ему ладони, но он продолжает свое дело, не думая о боли. Мы подходим, чтобы помочь ему, но он нас отталкивает. Он ведь не просто долбит гвоздем доски этого проклятого вагона для призраков, - он пробивает в полу дверь к свободе и непременно хочет сделать это сам. Он согласен умереть, но не просто так; если ему удастся спасти людей, которые заслуживают жизни, значит, его собственная прожита не зря. Его и арестовали-то не за участие в Сопротивлении, а за какое-то жульничество. Он лишь по чистой случайности угодил в вагон 35-й бригады и вот теперь умоляет нас не мешать ему.

– Я обязан сделать это для вас, - говорит он, исступленно расковыривая гвоздем дерево, сантиметр за сантиметром.

Кожа на его руках теперь стерта до мяса, но доски наконец поддаются. Арман бросается вперед, и мы все помогаем ему оторвать первую доску, затем следующую. Отверстие достаточно велико, чтобы вылезти наружу. В вагон врывается грохот колес, с бешеной скоростью мелькают шпалы. Шарль решает, кто за кем будет прыгать.

– Ты, Жанно, пойдешь первым, потом Клод, за ним Марк, Самюэль…

– А почему мы первые?

– Потому что вы моложе всех. Обессиленный Марк знаком велит нам подчиниться, и Клод больше не спорит.

Теперь нужно одеться. Натягивать одежду на свои истощенные, сплошь покрытые нарывами тела - истинная пытка. Арман, который будет прыгать девятым, предлагает человеку, оторвавшему доски, бежать вместе с нами.

– Нет, - говорит тот, - я буду держать того из вас, кто спрыгнет последним. Ведь кто-то должен это сделать, правда?

– Сейчас вам прыгать нельзя, - говорит другой человек, сидящий у стенки вагона. -

Я знаю расстояние между столбами и сосчитал, за сколько секунд поезд его проходит. Он делает не меньше шестидесяти километров в час, при такой скорости вы свернете себе шею. Нужно дождаться, пока состав сбавит скорость до сорока в час, это максимум.

Человек знает, о чем говорит: до войны он работал на железной дороге укладчиком рельсов.

– А если бы паровоз находился в хвосте поезда, а не в голове? - спрашивает Клод.

– Тогда вы все погибли бы, - отвечает человек. - Есть еще риск, что немцы прибили какой-нибудь штырь к последнему вагону, но тут уж остается только верить в удачу.

– А для чего им это?

– А вот как раз для тех, кто спрыгнул из вагона на рельсы!