Благо, хватило ума ничего не сказать. Хотя я продолжал все так же счастливо улыбаться, как форменный идиот.

А как иначе? Четверть часа назад я готовился к тому, что придет грозный хозяин леса. Явился же здравый мужик, пусть и нечисть, который сказал, что я все сделал в целом правильно. И вообще ровный пацан.

— Какое условие?

— О том, что случилось здесь, никому ни слова. Если спросит кто, отнекивайся или молчи. Мол, лешего обманул и успел уйти. Чертей я постращаю, пусть думают, что гневаюсь. Да и им полезно. Их если без дела долгое время оставлять, то озоровать начинают.

— Понятно, как в армии, — понял я. — Если оставлять солдата без дела, то он всеми силами старается себя как-нибудь покалечить. А если не себя, то окружающих. Поэтому и надо периодически заставлять траву красить или лом просить заточить.

— Говоришь вроде по-русски, а диковинно, — признался леший.

— Я к тому, что кошмарить чертей не только можно, но и даже нужно. Но у меня просьба… есть у них там один такой долговязый, из людей бывших, Митька Черноух. Вот его особо не трогай, батюшко, ему там и так несладко. Страдает он среди чертей.

— Так и думал, что один ты не мог с лешухой управиться, — покивал будто бы сам себе мужичок. — А этого оболтуса я знаю. Забавный такой. И прав ты, совсем на своих сородичей не похож.

— И есть еще один персонаж, — нехотя добавил я.

Вообще, конечно, не очень красиво говорить о ком-то в третьем лице, когда он сидит рядом. Сидит и зло лупит глазами. А еще не очень красиво тыкать пальцем в человека. Хотя, в этикете как раз про людей говорилось, про нечисть ни слова.

Так или иначе, но я показал на Григория. И тот заскрипел зубами и завращал глазами. Правда не от злости, от страха.

Леший улыбнулся, вот только как-то недобро. А затем повернулся к бесу.

— Он никому не скажет!

Я даже вздрогнул, потому что почувствовал в голосе хозяина леса небывалую мощь. Грохот падающих в бурю деревьев и свист ураганного ветра. И только теперь оценил, как со мной разговаривал леший. Спокойно, как с равным, без всяких светопреставлений.

— Я… н-н-никогда… я… — на пару октав ниже стал пищать Григорий.

— Он все понял, — подтвердил я за беса, который будто вообще слова забыл.

— Бери мальчишку и пойдем, провожу тебя.

Стоило мне перехватит голову бесчувственного Димки, как бес юркнул в портсигар. Это я понял по тому, как тот задрожал. Да уж, натерпелся Григорий страху, врагу не пожелаешь. Что-то мне подсказывало, что бес теперь долго еще никуда не выберется. Собственноручно посадит себя на домашний арест.

Мы же пошли с лешим по небольшой тропинке, разговаривая о всяких пустяках. Вроде, что вчера-позавчера было жарко, а сегодня духота уже ушла. Еще хозяин леса рассказывал, какие где грибы можно найти, а в какое время ягоды нужно собирать. Когда дерево на сруб рубить надо, когда зверя бить надо. Потому что и тут человек в своем праве. А лесу, если зверя слишком много, тоже нехорошо становится.

Я слушал с огромным любопытством. И плевать, что никогда не сталкивался и не интересовался ничем, что говорил леший. Просто с этим мужичком, у которого и имени даже не оказалось, лишь одна профессия, было на удивление приятно разговаривать. Вот так, о всякой, казалось бы, ненужной чепухе.

Даже не говорить — слушать. Было в лешем нечто обстоятельное, конкретное. Он действительно походил на деревенского мужика, который мог рассказать о каждом винтике в своем доме. Потому что построил его сам. Вот только у лешего вместо дома оказался лес. Где он и был полноправным хозяином.

Еще странное дело, что к лешачихе мы шагали долго, а к машине вышли минут за десять. Будто существовала прямая тропка, позволяющая сократить расстояние.

И только теперь я запоздало понял. Никакой погони не было. И леший с самого начала все знал. И про Митьку, и про беса, и про меня. Едва ли он наблюдал, но когда лешачиха умерла, ему бы понадобилось всего несколько секунд, чтобы оказаться на месте.

Он видел, что я не взял никаких трофеев, что прогнал Черноуха, что хотел спасти пацана. А после беседы попросту сделал окончательный вывод. И вот тогда стало невероятно жутко. Ошибись я на каком-нибудь этапе — быть беде.

— Ну все, паря, вон твоя тележка рычащая. Все чаще подле леса я их встречаю. Носятся — жуть. Как взбалмошные.

Он потер макушку, разглядывая Дастер, а после обернулся ко мне.

— Забыл спросить, как зовут-то тебя?

— Матвей.

— Матвей, — улыбнулся он и покачал головой.

— Батюшко, почему кому не скажу имя, все ухмыляются или говорят, что оно мне не подходит?

— Имя у тебя для рубежника неподходящее. Раньше если ребенок долго не получался, то его Матвеем нарекали. Так и пошло, что Матвей — дарованный Господом. Да только, где рубежники и где Господь. Сам посуди.

Я пожал плечами.

— Если там что-то есть, то оно будет явно радо, что сегодня одна жизнь была спасена.

На том мы с моим новым знакомым и распрощались.

Глава 22

Сиди рядом Костян, он бы меня точно убил. И не только потому, что вонючую куртку, пропитанную хорем, я кинул прямо на сиденье. Машина ревела, как раненый зверь в моих слабых руках.

Я торопился. Мчал так, будто за мной гналась вся нечисть мира. А как еще, когда у тебя на заднем сиденье лежит бесчувственный мальчишка? Нет, вел Димон себя смирно — до сих пор не пришел сознание. Вот только создавалось подозрение, что если так пойдет, он и не придет.

У меня было четкое ощущение, что надо торопиться, будто каждая секунда на счету. И при этом ехать не в больницу, а прямиком к Тихомировым. Словно они обладали некой силой. Хотя, кто знает, родительство действительно и есть что-то вроде хиста.

Вон неродившийся и загубленный ребенок превратил Марфушу в лешачиху. Не из-за злобы, конечно. А исключительно благодаря силе, которая не успела выплеснуться в этот мир. Рождение само по себе таинство. Вот и кровные узы всяко обладают каким-то магическим эффектом.

И еще я очень боялся, что не довезу Димона. Если вдруг с ним что-то случится по пути, никогда себе не прощу. Потому и летел, даже не смотря