Это был конец моего сопротивления:

— Внешний. И Пас.

Инхуму улыбнулся:

— Ты мне нравишься, Рог. По-настоящему. Ты мне все больше нравишься. А теперь послушай вот это. Клянусь тебе Пасом, Внешним и моим собственным богом, что я не стану питаться ни тобой, ни Саргасс, как ты ее называешь. И я никогда больше не возьму кровь твоего любимца, хуза. Я также клянусь, что не будет никакого обмана или двурушничества в соблюдении этой клятвы, которую я даю, никакой софистики. Я сохраню дух так же, как и букву. Это тебя устраивает?

Я кивнул.

— Тогда я зря потрачу свое время на остальное, но я собираюсь потратить его. Я также клянусь, что пока я нахожусь на твоей лодке, я никогда не обману тебя, сделав вид, что я один из вас, или попытавшись сделать это. Что еще ты хочешь от меня услышать?

— Ничего, — ответил я ему.

— Я все равно продолжу. Послушай меня, Рог. Какая тебе разница, буду ли я охотиться на таких, как ты, здесь или там? Разве кровь тех, кто на борту корабля пустоты, дороже?

— Нет.

— Правильно. Это не имеет ни малейшего значения. Там мне будет легче, там меньше конкуренция, вот и все. И внизу станет на одного меньше из тех, кто охотится на твоих друзей и семью. — Он помолчал несколько секунд, оценивая мою реакцию. — Предположим, я оставлю тебя там, где ты есть. Кто же тогда будет охотиться на твою семью, Рог? На ту милую женщину, которую я видел, и на ваших детей, которые живут на острове Ящерицы? Без сомнения, ты думал об этом?

Я покачал головой.

— Ну, я так и сделаю. Я оставлю тебя в яме, но я не просто оставлю тебя здесь и забуду о тебе. Я вернусь туда и принесу весть о тебе, а тебя там не будет, чтобы защитить их. Я должен сказать более ясно? Я скажу, если будет нужно.

Я опять покачал головой:

— Я поклянусь всем, чем ты хочешь, чтобы я поклялся, включая Паса, Внешнего и твоего бога, если ты мне позволишь.

— Ты получишь мою дружбу и помощь. Мне придется пройти через это снова?

— Нет, — ответил я.

— Тогда поклянись, что примешь и то и другое. Ты не должен ни убивать, ни ранить меня, ни прогонять, ни предавать кому-либо еще по какой бы то ни было причине. Ты должен сделать все возможное, чтобы я был на посадочном аппарате, когда он взлетит. Что мы оба там будем.

Я поклялся, спотыкаясь время от времени о то или другое слово; он меня поправлял.

Когда я закончил, он отвернулся:

— Мне очень жаль, Рог. Правда, жаль. Это было близко. Ты очень старался. Если смогу, вернусь завтра. — И прежде, чем я успел сказать хоть слово, он уже начал карабкаться по стене ямы.

Я сломался. Наверное, в душе я трус. Может быть, все мужчины такие, но я-то точно такой. Я молил. Я просил. Я плакал, громко кричал и снова плакал.

И он обернулся. Крайт-инхуму обернулся на краю ямы и посмотрел сверху вниз на меня, испытывающего страдания. Возможно, он улыбался, ухмылялся или рычал. Я не знаю.

— Рог? — сказал он.

— Да! — Я поднял руки, умоляя его. Слезы текли по моему лицу, как в детстве.

— Рог, твоя клятва меня не убедила. Не думаю, что меня бы убедила любая клятва, которую ты мог бы дать. Не сегодня и, вероятно, никогда. Я не могу доверять тебе, и я не знаю ничего, что могло бы... — он замолчал, возможно, только чтобы посмотреть, как я плачу.

— Подожди! — Меня душили рыдания. — Подожди. Ты разрешишь кое-что сказать тебе?

Он кивнул:

— Одну-две минуты, если ты не будешь нести чушь.

— Выслушай меня — это все, о чем я прошу. Мой дом находится на Ящерице. Ты же видел его. Ты сказал, что пролетел над ним и увидел на берегу Крапиву.

— Продолжай.

— Я построил его, и мы жили там много лет. Я знаю, как устроен наш дом. Разве это не очевидно? Ты должен мне поверить.

Он снова кивнул:

— Пока что да.

— На окнах и в дымоходе есть решетки. На обеих дверях есть хорошие замки, а также засовы. Тяжелые деревянные засовы, которые ты поднимаешь и опускаешь. Когда сопряжение близко...

— Как сейчас. Продолжай.

— Когда сопряжение близко, мы всегда запираем двери. Моя жена запирает их в тенеспуск, даже если я все еще работаю на фабрике. Я должен постучать, и меня впустят.

— Ты предлагаешь мне постучать и подражать твоему голосу. Я мог бы это сделать.

— Нет, — сказал я и покачал головой. — Дай мне закончить, пожалуйста. Это... это что-то получше.

Своим собственным голосом, который, возможно, принадлежал Сухожилию, он сказал:

— Давай послушаем.

— Когда сопряжение заканчивается, она забывает. Тогда она никогда не запирает двери на засов. Я говорил ей об этом, но это не помогло. Если я не запираю их, они не заперты.

Я сунул руку в карман, достал ключ и протянул ему:

— Ты хочешь пойти в Виток. Но если ты не пойдешь — если мы не пойдем, — ты останешься здесь. И у тебя будет ключ.

Он заколебался. Возможно, его нерешительность была притворной, я не знаю.

— Если мы доберемся до Витка, ты и я, я хочу, чтобы ты пообещал мне, что вернешь его.

— Ты поверишь моему обещанию? — Его лицо было бесстрастным, как у змеи.

— Да. Да, я должен.

— Тогда доверься этому. Я вытащу тебя сразу же, как только ты бросишь мне этот ключ.

Я так и сделал. Я был слишком слаб, чтобы выбросить его из ямы с первой попытки; он звякнул о каменный бортик на ширину ладони ниже верха и упал обратно. Я попытался подбежать и поймать его в воздухе, но сам чуть не упал.

— Я жду, Рог. — Он стоял на коленях у края, держа руки наготове.

Я бросил еще раз и увидел, как чешуйчатые руки сомкнулись вокруг ключа.

Не говоря ни слова, он встал, положил ключ в карман, повернулся и, запинаясь, пошел прочь.

Бывают моменты, когда время ничего не значит. Это был один из них. Мое сердце стучало как молот, и я попытался вытереть лицо пальцами.

Когда он вернулся, это была почти теофания. Мне так хотелось увидеть его, что, когда я это сделал, я ужасно испугался, что мне это померещилось.

— Возьми мой карабин, — сказал он. — Он может нам понадобиться.

Я сделал, как мне было сказано, перекинув его через спину.

— Я недостаточно тяжел, чтобы поднять тебя. Ты бы меня перетянул. — Он бросил вниз моток веревки. — Я привязал другой конец к одному из этих кустов. Если ты сможешь забраться наверх, то выйдешь. Если не сможешь... — Он пожал плечами.

Я использовал каждую зацепку и пытался вспомнить, как Шелк взобрался на стену Крови — и на дом Крови, — но ничего не помогало. В конце концов Крайт помог мне, его рука схватила мою, а когтистые лапы уперлись в край небольшого углубления, которое он для них сделал. Его рука была маленькой, гладкой, холодной, сильной и неприятно мягкой.