жить с тобой в одной комнате, так что прекращай язвить.

— Ну да, это достойное для меня наказание.

— Каролина, — Лия протянула мне руку. — Не слушай нашу ворчунью, а то она тебе голову промоет, и ты тоже захочешь всё бросить. Пошли в зал.

— Это уже не тебе решать, промою или нет. Хочет ребёнок, пусть общается. Я её не принуждаю. Вообще-то, она поумнее многих здесь будет.

— Прекратите, — влезла я в их перепалку. — Меня не волнуют ваши отношения, но давайте не будем усугублять ситуацию. Пошлите в зал. И правильно Лия сказала, вам жить вместе, сохраните хотя бы нейтралитет.

Я развернулась и побежала в сторону зала, оставляя их с внутренними терзаниями наедине.

— Да, — Трубецкая тяжело вздохнула. — Действительно поумнее многих. И как скоро ты собираешься нас покинуть?

— Пока не знаю. А ты уже радоваться собиралась?

— А ты уверена, что вообще хочешь уходить?

И тут Алису будто передёрнуло.

А точно ли она хочет уходить? Ведь ей нравилось находится на льду, она любила кататься, только в тот момент, когда Марка не было рядом. Этот спорт — был её маленьким тайным миром, в котором можно было спрятаться от лишних глаз. Ей нравилось скользить по ледовому покрытию и играться с ледяным воздухом в волосах. Она любила этот странный запах, который был свойственен всем искусственным каткам. А образы, в которые ей приходилось облачаться — всё это было чем-то неземным, необычным, каким-то другим… Всё это было живым и настоящим.

— Знаешь, — Алиса слегка остановилась, но потом резко пошла в сторону Трубецкой. — А ты когда-нибудь оставалась одна? Мне кажется ты всегда была окружена теплом и заботой, тебе давали выбор, тебя не заталкивали в этот чудовищный спорт, не ставили с ним в пару. Ты никогда не была в том положении, в котором нахожусь я. И не тебе судить моё поведение. Я любила кататься, и люблю до сих пор. Только есть одна проблема, этот спорт нравится мне только тогда, когда на льду я в гордом одиночестве.

— Успокойся, — у Лии сжалось сердце, поэтому она неожиданно обняла девушку, не позволяя ей выбраться. — Выдохни. Тебе нужно выпустить пар. Поверь, я прекрасно тебя понимаю. Я прошла через отлучение от любимого дела, прошла через обсуждения и негатив, знаю каково это заниматься тем, что тебе не нужно. Я уже прошла это, я выбралась оттуда. Прошу, не разрушайся. Если ты продолжишь в том же духе, то просто загубишь себя.

И тут, как по волшебству, железная маска, служившая стеной, развалилась и посыпалась. Ким заплакала, громко и тяжело. Слишком многое случилось в её жизни, и слишком многое она хранила в себе. Трубецкой оставалось лишь одно, просто гладить девушку по голове, оказывая хоть какую-то долю поддержки.

— Это несправедливо, — заикающимся голосом, прошептала Алиса, когда слёзы ушли на второй план. — Почему именно ты утираешь мне нос?

— Потому что мой брат сейчас утирает свои слёзы, а Марк увлеченно играет с чувствами Татьяны, — понимающе ответила Лия и положила голову на макушку блондинки, продолжая гладить ту по спине. — Ты справишься, Ким. Я помогу, если ты опять меня не оттолкнёшь.

— Я стала такой одинокой… я потерялась где-то между мирами, где-то между мечтами и реальностью… Я не справляюсь, Лия.

— Значит я помогу тебе справиться, — Лия вытерла слёзы с щёк девушки, и на её лице появился намёк на улыбку. — Только позволь быть для тебя опорой. Может мы и не ладили в детстве, но сейчас то мы взрослые люди.

— Давно у тебя появился синдром спасателя?

— Он был всегда. Тебе нужна помощь, а я по призванию медик.

Снова кого-то подпустить и позволить войти в закрытый мир — не опасно ли это? Но разве это заботило девушку? Она впервые в жизни почувствовала поддержку и помощь, всё остальное уже было неважно.

Она крепче обняла Трубецкую и прошептала:

— Спасибо.

— Я всегда готова помочь друзьям, и ты не исключение.

Глава 11. 14 лет.

Осознание всегда приходит не сразу — это уже классика жанра.

Проведя почти три с половиной недели в тюремном заключении, под строгим руководством Славянской, я мысленно молилась о возможности поспать хотя бы на один час дольше, чем обычно. Эти дни оказались далеко не самыми простыми на моём спортивном пути, что сильно выбивало из колеи и отражалось на физическом и моральном состоянии. Организм прекрасно понимал, что ему предстоит испытать все круги ада, но всё равно был не готов к такому.

Ведь действительно — тренировки по двенадцать часов в день — это большая удача. Если мне удавалось добраться до кровати к десяти часам вечера, то этот день становился самым лучшим за последний месяц. Обычно мы получали кучу штрафных, отрабатывали лишние граммы в зале, сутками работали над постановками программ и бегали марафоны похлеще легкоатлетов. Такое чувство, что из нас готовили не будущих спортивных чемпионов, а элитный отряд спецназа, который в скором времени отправят в космическое пространство, на войну с инопланетными захватчиками.

Пятнадцать часов на льду — это что-то из разряда обыденной жизни. В такие дни мы забывали, что такое перерывы на сон или отдых, а на обед — тем более.

Однако сегодня всё вышло из-под контроля.

«— Бездарность и ничтожество! Иди лить слёзы за бортом! Я столько раз объясняла тебе эти истины, а ты отказываешься меня слышать. Спустись с небес, звезда. Тебе знаешь, как далеко туда ещё карабкаться! Нашла себе попугая, — верещала Славянская, глядя на моё, опухшее от слёз, лицо. — И не смей возражать! Вон со льда! Не попадайся мне на глаза! Ужас какой-то.»

И мне действительно пришлось покинуть ледовую площадку, поскольку спорить с Ириной Владимировной — я не решилась. Сопли и слёзы текли по моему лицу градом, а руки и ноги ныли от изнеможения. Я устала, но признаваться в этом себе — отказывалась. Ещё хуже, что Славянская это поняла раньше меня и выставила вон.

Я осознавала почему было принято именно такое решение, но не хотела осознавать то, что это было единственное правильное поведение в данной ситуации. Славянская пожертвовала одной тренировкой, дав мне время на восстановление, чтобы не жертвовать всем тренировочным процессом.

«— Бездарность и ничтожество!» — эти слова не прекращая, крутились у меня в голове, давя на последние остатки шаткой психики и нервов.

Многие ломались, это уже никого не удивляло. Мы были пешками, которые не служили больше отведённого срока. Но неужели мой срок так быстро закончился? Неужто это всё? Именно так выглядит конец?

Тогда я не понимала насколько незначительным был этот поступок. Для меня он стал настоящей трагедией.