Рифальд с головой окунулся в изучение заклинаний и колдовских обрядов, оставляя на сон и еду лишь малую толику времени. Развлечения молодости: гулянки, девушки, всевозможные праздники, перестали существовать для него и потеряли какой-либо смысл. Юноша стремился овладеть как можно большим объемом знаний, он, подобно губке, впитывал в себя каждое слово учителя. Но самым удивительным фактом оказалось то, что его медицинские знания пригодились как нельзя кстати. Сочетание магии и медицины давало небывалые результаты. Хус не уставал нахваливать сметливого ученика, радуясь, как ребенок, когда Рифальду удавалось то или иное заклинание. Хотя больше всего Хусу нравилось в ученике то, что он не задавал лишних вопросов. Другой бы на его месте поинтересовался, почему за пять лет Танука нисколечко не изменилась, по-прежнему оставаясь пятнадцатилетней девочкой? Почему, когда глядишь из окна гостиной, то на улице вечер? Почему сам Хус не стареет? Иной любопытный подобных вопросов задал бы великое множество, но только не Рифальд. Юноша понимал — один вопрос — и с обучением можно распрощаться, а этого ему хотелось меньше всего. Да и какое ему дело до малолетней девчонки? Не взрослеет — значит, так Хусу удобно. Единственное, что занимало все мысли юноши, к чему он неудержимо стремился — это стать самым могущественным магом на планете. Потому он и ловил каждое слово учителя, боясь пропустить даже самую малость.

Мысли о покинутом доме и матери изредка, но все же тревожили Рифальда. Он думал, как она перенесла его уход, как стала жить дальше? Бывало, что мать снилась ему, и тогда юноша просыпался в плохом настроении. В этих снах женщина обвиняла Рифальда во всех смертных грехах, кричала и плакала, называя его «неблагодарной скотиной». Она упрекала его за побег из дома и за то, что он бросил учебу, за то, что на старости лет вынуждена остаться одна, без опоры и помощника. Она грозила ему во сне изнеможенной рукой, плевала ему в лицо и постоянно проклинала.

За эти обвинения Рифальд ненавидел ее еще больше, не задумываясь о том, что говорит ему это все не мать, а собственная совесть. Тогда он стал учиться блокировать воспоминания о доме, полностью погружая свой мозг в учебу, в проведение опытов и разработку новых заклинаний. В такие дни Рифальду больше всего нравились занятия в пыточной лаборатории, расположенной под домом Хуса.

О ее существовании знали только двое — Рифальд и сам хозяин дома. А те несчастные, которых угораздило в ней оказаться, уже никогда никому не могли ничего сказать. Хус отлавливал бродяг и нищих, в огромном количестве наполнявших город, и отрабатывал на них заклинания, разработанные вместе с Рифальдом. Иногда, ради забавы, он просил юношу наглядно продемонстрировать его познания в медицине, и пыточная превращалась в операционную. А чтобы подопытные не раздражали своими криками, им вырывали языки или лишали голоса с помощью магии.

И если среди расходного материала оказывалась женщина, то Рифальд испытывал огромное удовлетворение, сродни сексуальному возбуждению, когда принимался за обработку несчастной. Он представлял, что перед ним находится его мать, и вымещал на бродяжке всю накопившуюся злобу. Хус неизменно оставался зрителем подобных развлечений Рифальда, комментируя и поощряя его действия. Слыша похвалу наставника, Рифальд усердствовал еще больше.

Через пятнадцать лет с момента начала обучения в доме Хуса Рифальд полностью забыл о своей прежней жизни и даже имени матери не мог вспомнить. Его душа и сердце стали черными, как та магия, которой он обучался. И чем больше проходило времени, тем сильнее становился Рифальд. Он чувствовал, что вскоре превзойдет по силе своего учителя. Понимал это и сам Хус, но продолжал делиться знаниями и увеличивал часы работы в пыточной.

Прошло еще пять лет, и Танука разделила с Рифальдом свое ложе. Хус знал об этом, но молчал. Рифальд не испытывал к кукольной девочке каких-либо чувств, ему просто необходимо было удовлетворять свое мужское начало. Иногда, чтобы завести себя, он избивал девушку до полусмерти. При этом ученик мага бил, не задумываясь, куда наносит удар. Порой он попадал ей по лицу, и, огромный фиолетовый бланш заливал глаз Тануке. Та молча терпела побои и ни разу не пожаловалась отцу на выходки Рифальда. Слепцом Хуса назвать было сложно, а синяки девочка не пыталась скрывать, но ее отец молчал, не говоря ученику ни слова. Его поведение вызывало у Рифальда небольшое удивление, но не более того.

Прожив еще семь лет в доме учителя, Рифальд окончательно понял, что перенял у Хуса все знания и даже успел превзойти его. Внутренняя уверенность собственного превосходства над наставником основательно разнуздала новоиспеченного мага. Он перестал относиться к Хусу с должным уважением, мог позволить себе отвечать резко и грубо и стал разговаривать с ним в снисходительном тоне. Танука, так та вообще перестала существовать для него как личность. Рифальд воспринимал девочку только в качестве предмета для удовлетворения своих потребностей.

— Любая женщина, — усмехаясь, говорил он своему учителю, — не более чем та же печь, которая нас кормит, метла, что убирает дом, или плед для укрывания ног в холодное время. Рассматривать ее как человека было бы смешно, так как разумением своим она находится на уровне собаки. И если она смеет строптивиться и высказывать личное мнение — нещадно бить, чтобы в другой раз неповадно было, чтобы даже не думала открывать свой рот.

— А если это твоя сестра, жена или мать? — возражал Хус.

— Жен-щи-на, — растягивая слоги, отвечал Рифальд.

— И поэтому ты не даешь ей ни малейшего шанса на право голоса?

Кривя губы в подобии усмешки, Рифальд развел руками.

— А как же любовь? — поинтересовался Хус.

— О чем ты? Это всего лишь блажь, выдумка, игра гормонов. Приведи мне хотя бы один пример, где влюбленные жили долго и, самое главное, счастливо. А? Ну давай, я жду.

Хус молча поправил резинку на волосах.

— Вот именно! — ткнул в его сторону пальцем Рифальд. — Нет таких примеров! Или жили они совсем-совсем мало, а если и долго, то уже не счастливо. Любовь — это чувство на два, максимум на три года, а потом все, сплошные претензии и недовольства. Поэтому не проще ли изначально относиться к данному чувству как к проявлению желания плоти и использовать вожделенный объект по его прямому назначению?

— Даже так? — усмехнулся Хус. — А если вожделенный объект не хочет, чтобы его использовали, тогда что?

— Когда ты покупаешь понравившегося щенка, его мнение спрашиваешь? Разве в этот момент возникает в твоей голове мысль: ах, а вдруг это милое создание не хочет, чтобы я стал его хозяином?

— Что за бред ты несешь?

— Это не я, это ты несешь бред, рассуждая о том, что у женщин необходимо спрашивать, чего она хочет, а чего нет! Все они — сучки и стоят на одной ступени с породистыми собаками. Захотел — купил, захотел — продал. Ни жалости, ни чувств к ним быть не должно. Стирать, убирать, готовить, ублажать — вот четыре основных функции женщины. Ну и рожать, когда кто-то хочет потомство.

— Ты уверен в своих суждениях? — склонив голову набок, спросил Хус.