Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ДОВЛЕЕТ ДНЕВИ[525]…
Дж.Дж.О'Моллой со слабою улыбкою принял вызов.
– Дорогой Майлс, – проговорил он, отбрасывая свою сигарету, – вы сделали неверные выводы из моих слов. В настоящий момент на меня не возложена защита третьей профессии[526] qua профессии, но все же резвость ваших коркских ног слишком заносит вас[527]. Отчего нам не вспомнить Генри Граттана[528] и Флуда или Демосфена или Эдмунда Берка? Мы все знаем Игнатия Галлахера и его шефа из Чейплизода, Хармсуорта[529], издававшего желтые газетенки, а также и его американского кузена из помойного листка в стиле Бауэри, не говоря уж про «Новости Падди Келли»[530], «Приключения Пью» и нашего недремлющего друга «Скиберинского орла». Зачем непременно вспоминать такого мастера адвокатских речей, как Уайтсайд? Довлеет дневи газета его.
ОТЗВУКИ ДАВНИХ ДНЕЙ
– Граттан и Флуд писали вот для этой самой газеты, – выкрикнул редактор ему в лицо. – Патриоты и добровольцы. А теперь вы где? Основана в 1763-м.
Доктор Льюкас[531]. А кого сейчас можно сравнить с Джоном Филпотом Каррэном[532]?
Тьфу!
– Ну, что ж, – сказал Дж.Дж.О'Моллой, – вот, скажем, королевский адвокат Буш[533].
– Буш? – повторил редактор. – Что же, согласен. Буш, я согласен. У него в крови это есть. Кендал Буш, то есть, я хочу сказать, Сеймур Буш.
– Он бы уже давно восседал в судьях, – сказал профессор, – если бы не… Ну ладно, не будем.
Дж.Дж.О'Моллой повернулся к Стивену и тихо, с расстановкой сказал:
– Я думаю, самая отточенная фраза, какую я слышал в жизни, вышла из уст Сеймура Буша. Слушалось дело о братоубийстве, то самое дело Чайлдса. Буш защищал его.
И мне в ушную полость влил настой[534].
Кстати, как же он узнал это? Ведь он умер во сне. Или эту другую историю[535], про зверя с двумя спинами?
– И какова же она была? – спросил профессор.
ITALIA, MAGISTRA ARTIUM[536]
– Он говорил о принципе правосудия на основе доказательств, согласно римскому праву, – сказал О'Моллой. – Он противопоставлял его более древнему Моисееву закону[537], lex talionis[538], и здесь напомнил про Моисея Микеланджело в Ватикане[539].
– М-да.
– Несколько тщательно подобранных слов, – возвестил Ленехан. – Тишина!
Последовала пауза. Дж.Дж.О'Моллой извлек свой портсигар.
Напрасно замерли. Какая-нибудь ерунда.
Вестник задумчиво вынул спички и закурил сигару.
Позднее я часто думал, оглядываясь назад, на эти странные дни, не это ли крохотное действие, столь само по себе пустое, это чирканье этой спички, определило впоследствии всю судьбу двух наших существований[540].
ОТТОЧЕННАЯ ФРАЗА
Дж.Дж.О'Моллой продолжал, оттеняя каждое слово:
– Он сказал о нем: это музыка, застывшая в мраморе, каменное изваяние, рогатое и устрашающее, божественное в человеческой форме, это вечный символ мудрости и прозрения, который достоин жить, если только достойно жить что-либо, исполненное воображением или рукою скульптора во мраморе, духовно преображенном и преображающем .
Волнистое движение его гибкой руки эхом сопровождало фразу.
– Блестяще! – тотчас отозвался Майлс Кроуфорд.
– Божественное вдохновение, – промолвил мистер О'Мэдден Берк.
– А вам понравилось? – спросил Дж.Дж.О'Моллой у Стивена.
Стивен, плененный до глубины красотой языка и жеста, лишь молча покраснел. Он взял сигарету из раскрытого портсигара, и Дж.Дж.О'Моллой протянул портсигар Майлсу Кроуфорду. Ленехан, как и прежде, дал им прикурить, а потом уцепил трофей, говоря: