Когда мы собрались домой, клиенты уже начали расходиться. Я взглянула на столик, за которым сидел тот парень. Его там не было.

* * *

В следующие несколько дней он не возвращался. Прошли две, три, пять недель – его не было. Я смеялась над Денизой, говорила, что девушки столько мечтали о нем, так расхваливали его, придумывали ему такую захватывающую биографию, что в результате навели на него Черную Пасть (так у нас называют порчу). Проще говоря, сглазили. Разумеется, для наших надежд не могло быть ничего губительнее Черной Пасти. Ты, объясняла я Денизе, прогнала несметно богатого африканского принца, и теперь нам придется до конца нашей жалкой жизни чахнуть над немецкими философами и крутить попой у шеста в «Вотрене».

* * *

В феврале 1985 года, в припадке безумия или, наоборот, просветления, я сожгла свою рукопись. У меня не получилось написать «Элегию черной ночи»; точнее, то, что я написала, не удовлетворило меня. Единственное, что, на мой взгляд, оставалось сделать с этими набросками – уничтожить. Им чего-то не хватало. Мне всегда казалось, что каждая книга, изданная писателем, – не более чем сумма тех, которые он уничтожил на пути к ней, либо компенсация за те, от написания которых он воздержался. К такой книге я еще не была готова. Поэтому я бросила в огонь все, что имело к ней отношение. На какое-то время я перестала писать и занялась поисками Элимана.

Первым делом я прочла досье Боллем. Через несколько недель мне с большим трудом удалось найти книгу у одного букиниста на набережной Сены. У него оставался последний экземпляр.

Затем, обшарив книжные развалы, аукционы, набережные, лавки коллекционеров, специализировавшихся на периодике, я собрала все газеты 1938 года, где были отзывы или упоминания о книге Элимана. На это полностью ушли чаевые, которые я скопила в «Вотрене», но теперь я могла прочесть все, что тогда было опубликовано на эту тему. Я знала, что Брижит Боллем еще жива. Она владычествовала над премией «Фемина» и купалась в лучах двойной славы – как литературный критик и как героиня Сопротивления. Я послала ей письмо, в котором написала правду: что я двоюродная сестра Элимана, разыскиваю его и надеюсь, что она мне в этом поможет.

* * *

В день, когда я отправила письмо Боллем, загадочный клиент снова появился в «Вотрене». Он вошел, когда мы с Денизой танцевали. Он был в шляпе, широкие поля которой скрывали его лицо. Медленно прошел через зал и сел у стены. Как обычно, он повернулся к нам спиной, и я не видела его лица. Но в этот раз я успела заметить все остальное: его элегантность, неторопливую уверенность, с какой он снимал шляпу и вешал пальто на спинку стула. Я больше не видела вокруг него пурпурно-зеленого ореола, но по-прежнему чувствовала его гнетущее одиночество. Стул напротив, по другую сторону столика, был пуст, онтологически пуст: то есть, когда я смотрела на этого человека, мне казалось, что никто никогда не сидел за столом напротив него и что изначально на всех стульях мира напротив того, на котором сидел он, восседало Ничто. Он словно дошел до края своего одиночества и больше уже ничего от него не ждал. В отличие от других людей, которые терпят одиночество в надежде, что судьба или случайная встреча однажды положат ему конец, этот человек как будто знал, что его одиночество непоправимо, бесконечно, и даже случайная встреча ничего по сути не изменит.

Дениза, конечно, заметила, как он вошел, и принялась насмешливо улыбаться и заговорщически подмигивать мне. Но все это входило в правила игры.

В какой-то момент посетитель встал, надел свою большую шляпу и направился в кабинет Люсьена и Андреа. Краем глаза я видела, как он что-то с ними обсуждает. Чутье подсказало мне, что речь идет о нас с Денизой. Она, в отличие от меня, внимательно следила за этой сценой. Они проговорили несколько минут; затем клиент, вместо того чтобы вернуться за свой столик, поднялся по лестнице, которая вела к номерам; впереди шел Люсьен. Андреа сделала нам знак, чтобы мы прервали танец и сошли с помоста.

– Он хочет встретиться с вами, – произнесла она голосом, выдававшим тридцать лет дружбы с табаком и алкоголем. – С обеими сразу. Хочет, чтобы вы пришли к нему. Люсьен провел его в последний номер, шестой, в конце коридора. Он не хочет, чтобы его беспокоили. Решать вам, девушки, как обычно. Знаю, до сих пор вы говорили «нет», и мы с Люсьеном уважали ваш выбор. Но если вы позволите дать вам совет – а я, поверьте, знаю, что говорю, я двадцать лет каждый вечер – каждый вечер! – занималась тем, чем сейчас занимаетесь вы, – если бы я могла дать совет, я бы сказала: такого клиента упускать нельзя. И дело тут не в деньгах. Они у него есть, это очевидно, но дело не в них. Думаю, этот человек особенный. Чтобы почувствовать это, достаточно поговорить с ним две минуты. Решать вам.

В этот момент Люсьен вышел из кабинета и присоединился к нам. Он, как часто бывало, ничего не сказал. Он был молчун и предпочитал выражать свои чувства жестами и взглядами. Несколько секунд я смотрела ему в глаза. У меня возникло ощущение, что он хочет что-то сказать, но он так и не раскрыл рта.

– Ну так что? – спросила Андреа.

Я взглянула на Денизу. Как и она, я была заинтригована, но что-то меня удерживало, а что – я не знала. Возможно, страх заразиться от этого человека его зловещим одиночеством. Или что-то еще, чего я не понимала.

– Ну так что? – повторила Андреа.

Я сказала «нет». Дениза сказала «да».

Я смотрела, как она медленно поднимается по лестнице, и думала: какая же она высокая и красивая. Я разглядывала ее длинные ноги, слушала страстную исповедь ее бедер, смотрела на ее великолепные ягодицы, которым у нас завидовали все, не исключая меня, следила за покачиванием ее обнаженных плеч, задержала взгляд на ее затылке; я разглядывала все это, и одновременно с восхищением, которое вызывало прекрасное тело подруги, у меня возникло дурное предчувствие. Впрочем, когда восстанавливаешь в памяти события прошлого, легко присочинить ощущения, которые они у тебя будто бы вызвали. Возможно, на самом деле у меня не было никакого предчувствия, возможно, я просто любовалась победоносной женственностью Денизы, которая поднималась по лестнице, направляясь в шестой номер, где ее ждал незнакомец.

В тот вечер я почувствовала недомогание и попросила у Андреа и Люсьена разрешения уйти пораньше. Они меня отпустили. Я