18 июля, в первой половине дня, в Коптяковский лес приходили два грузовых автомобиля: один привез запас бензина для того грузовика, который застрял у Ганиной ямы, и бочку, пудов 10–12, керосина; другой грузовик привез еще с чем-то три бочки. Оба грузовика были задержаны на красноармейской заставе к северу от будки № 184, и груз с них дальше возили на ермаковских телегах, или коробка́х, как их называют местные жители. Во второй половине дня того же 18 июля в Коптяковский лес приехали Исаак Голощекин и Янкель Юровский. Исаак Голощекин приехал на легковом автомобиле еще с двумя какими-то лицами из чрезвычайки, но автомобиль оставил у будки № 184, а дальше ушел со своими спутниками пешком. Очень поздно вечером эти спутники вернулись из леса назад к будке № 184 и уехали на легковом автомобиле в город; за ними же ушел в город и один из грузовиков, пришедших днем. Исаак Голощекин остался на ночь в лесу. Уже перед рассветом 19 июля легковой автомобиль опять пришел в Коптяковский лес, и на этот раз ему дали углубиться по дороге на Коптяки значительно дальше. В лесу со стороны шахты к нему вышел Исаак Голощекин; он, видимо, не спал всю ночь, и когда ехал через Верх-Исетск, то дремал в автомобиле и качался из стороны в сторону. С ним одновременно прошел в город второй из грузовиков, приходивших в Коптяковский лес днем 18 июля.

Рано утром 19 июля вернулись в Верх-Исетск Ермаков, Костоусов, Леватных и прочие чины отряда Ермакова, а с ними и красноармейцы, несшие охрану на заставах. Ермаковские были верхами, а остальные ехали на телегах, или в коробах, которых было больше 20. На 4–5 коробах везли какие-то бочки. Со всей этой командой прошел через Верх-Исетск и грузовик Люханова, возивший в Коптяковский лес тела членов Царской Семьи; его левое заднее колесо было обмотано веревками. Все вернувшиеся люди имели вид утомленный, а некоторые из ермаковских были сильно перепачканы глиной и землей. Своим женам, родным и близким никто из них не решился рассказать про то, что они делали в лесу, и только дня через три, когда, уходя из Екатеринбурга, они, проходя через Коптяки, заставили тамошних крестьян везти их на подводах на Тагил, и, отпуская подводчиков, будучи под сильным хмелем, бахвалились перед крестьянами: «Мы вашего Николку и всех там пожгли».

Видимо, и на каторжан по натуре, не останавливавшихся ни перед каким зверством над живым человеком, то, что их заставил проделать Исаак Голощекин уже над мертвыми телами, произвело впечатление того исключительного ужаса, который сковал исполнителям уста и обеспечивал Исааку Голощекину, что они не проговорятся, разве только в пьяном виде, когда всякий понимает, что «мало ли чего пьяный не наболтает». Быть может, в расчете именно на этот ужас исполнителей еврей Войков так уверенно заявил: «Мир никогда об этом не узнает».

Действительно, на основании последовавшего подробного обследования района шахты и глиняного бугра и детального изучения обгорелых остатков, найденных в этом районе, можно составить себе только предположение о том, что Исаак Голощекин, Янкель Юровский и подобные им изуверы были способны проделать над телами Августейших Мучеников в Коптяковском лесу, почему куски костей находились раздробленными, драгоценности разрубленными и все тщательно сожжено, но рассчитывать услышать из их уст подробности этого последнего акта страшной Екатеринбургской трагедии едва ли кто может.

Место в Коптяковском лесу для сокрытия тел членов Царской Семьи выбирали Исаак Голощекин и Янкель Юровский по указанию Петра Ермакова. Для этого Янкель Юровский с Ермаковым и Вагановым ездили верхами в урочище Четырех Братьев еще 14 или 15 июля, где их видели горный техник Фесенко и некоторые из проезжавших по Коптяковской дороге крестьян и дачников. Утром же 16 июля Исаак Голощекин, Янкель Юровский и, возможно, Белобородов, собравшись в Ипатьевском доме, ездили оттуда в лес на легковом автомобиле с шофером Люхановым и вернулись назад уже под вечер.

Если для сокрытия самого факта убийства Царской Семьи советские главари принимали исключительные меры, вплоть до заведомо ложного объявления о вывозе ее в надежное место, то в отношении сокрытия тел убитых в смысле как места, так и выбора способа сокрытия, Исаак Голощекин и Янкель Юровский приняли совершенно исключительные предосторожности, ограничив круг лиц, участвовавших в сокрытии, до минимума и тщательно произведя выбор участников из числа исключительных русских большевиков.

Никто из охранников-рабочих Сысертского завода и Злоказовской фабрики, не исключая и Павла Медведева, не был привлечен к работе в Коптяковском лесу. Равным образом Исаак Голощекин и Янкель Юровский не считали возможным использовать для этой цели и палачей, участвовавших в самом расстреле, и даже членов чрезвычайной следственной комиссии, входивших в состав заседания, обсуждавшего план убийства бывшего Царя и Августейшей Семьи. Идея Исаака Голощекина и Янкеля Юровского заключалась в том, чтобы сокрытие тел убитых произвести при посредстве людей, не принимавших участия ни в охране Царской Семьи, ни в расстреле ее, и при этом таких людей, которые по своей прошлой общебольшевистской деятельности ни в коем случае не могли оставаться в районе Екатеринбурга при оставлении его советскими властями. Кроме того, расчет их, при использовании людей именно этой категории, опирался на то, что в случае если бы кто-нибудь из них попал в наши руки, то с ним кончали бы на месте без всякого допроса, как вообще с известным ярым большевистским преступником. Расчет их был диавольский, но правильный, что и подтвердилось на Ваганове в Екатеринбурге и на Абрамове в Алапаевске. Дело в том, что всякие такие господа попадают прежде всего в руки передовых войск, а эти передовые части в большинстве случаев в гражданской войне образуются самостоятельно из тех же местных жителей, подымаются против большевиков и переходят к активным действиям еще до вступления в данный пункт наших регулярных войск и наших властей.

Место, где Исаак Голощекин и Янкель Юровский производили сокрытие тел с ночи на 17 июля до 6 часов утра 19 июля, тщательно охранялось двумя кольцами застав и постов. Наружное кольцо охраны, считая по Коптяковской дороге, имело в диаметре шесть верст; эту охрану несли люди из состава особого отряда Исаака Голощекина и имели задачей никого не пропускать внутрь оцепленного района ни со стороны города, ни из деревни Коптяки, ни с лесной дорожки, проходившей через хутор Зубрицкого к востоку от Коптяковской дороги. Для этого ее посты расположились: на севере – у Большого покоса, на востоке – у хутора Зубрицкого и на юге – у гати, шагах в 200 к северу от переезда № 184, на Коптяковской дороге. С западной стороны указанный оцепленный район примыкал к полю непроезжего болота, тянувшегося вдоль горнозаводской железной дороги до реки Исеть.

Южный пост наружной охраны не пропускал на север по Коптяковской дороге никого, направляя имевших надобность попасть в деревню Коптяки или по железнодорожному полотну на станцию Исеть, или по полевой дороге через медный рудник – чрезвычайно окольная дорога на деревню Коптяки. Некоторых из дачников, имевших общие пропуска от советских властей и пытавшихся уговорить постовых пропустить их, охранники предупреждали, что за ними имеется другая линия охранения, людям которой приказано стрелять по всем проходящим и неизвестным в лицо.