всем князьям русским и воеводам: «Пойдем против этого окаянного и безбожного, нечестивого и темного сыроядца Мамая, за правую веру христианскую, за святые церкви, за всех младенцев и старцев и за всех христиан». Взяв с собой скипетр царя небесного, непобедимую победу, и восприяв авраамову доблесть и обратившись к богу, он сказал: «Господи, о помощи мне внемли, боже, на помощь мне поспеши, и пусть постыдятся и посрамятся и познают, что имя тебе — господь, что ты один вышний по всей земле»:

И соединившись со всеми князьями русскими и со всею силою, пошел он против них скоро из Москвы, намереваясь оборонять свою отчину, и пришел в Коломну, и собрал воинов своих 150 тысяч, кроме войска княжеского и воевод местных? От начала мира не бывало такой силы русских князей, как при этом князе; Было всей силы и всех войск с полтораста тысяч или с двести. Да еще к тому подоспели в ту пору военную издалека великие князья Ольгердовичи, чтобы поклониться и послужить: князь Андрей полоцкий с псковичами и брат его, князь Дмитрий брянский со всеми своими воинами.

В то время Мамай стал за Доном, буйствуя, возгордившись и гневаясь со всем своим царством, и стоял три недели. Снова пришла князю Дмитрию другая весть. Сообщили, что Мамай за Доном собрался и в поле стоит, ожидая к себе на помощь Ягайла с Литвою, чтобы, когда соберутся вместе, победу одержать сразу. И начал Мамай посылать к князю Дмитрию дани просить, как было при Чанибеке царе[536], а не по своему соглашению. Христолюбивый же князь, не желая кровопролития, хотел ему дань дать по христианской силе и по своему соглашению, как он соглашался с ним; а он не захотел, но думал гордо: ожидал своего нечестивого сообщника литовского. Олег же, отступник наш, присоединившийся к зловерному и поганому Мамаю и нечестивому Ягайлу, начал дань ему давать и силу свою посылать к нему на князя Дмитрия. Князь же Дмитрий, узнав об обмане хитрого Олега, кровопийцы христианского, нового Иуды-предателя, что на своего владыку бесится, вздохнув из глубины сердца своего, сказал: «Господи, замыслы неправедных разрушь, а зачинающих войны погуби; не я начал кровь проливать христианскую, но он, Святополк новый[537]; воздай ему, господи, семью семь раз, потому что во тьме ходит и забыл благодать твою; заостри, как молнию, меч мой, и будет судить рука моя, воздам месть врагам и ненавидящим меня воздам и напою стрелы мои кровью их, чтобы не сказали неверные: «Где бог их?» Отврати, господи, лицо свое от них и покажи им, господи, все злое, наконец, так как это — род развращенный и нет веры в них твоей, господи; пролей на них гнев твой, господи, на народы, не знающие тебя, господи, и имени твоего святого не призывавшие. Кто бог великий, как бог наш? Ты бог, творящий чудеса, один». И окончив молитву, пошел он к Пречистой[538] и к епископу Герасиму[539]и сказал ему: «Благослови меня, отец, пойти против окаянного этого сыроядца Мамая и нечестивого Ягайла и отступника нашего Олега, отступившего от света в тьму». Святитель же Герасим благословил князя и всех воинов пойти против нечестивых агарян[540]. И пошел он из Коломны с великой силой против безбожных татар 20 августа, возлагая надежду на милосердие божие и на пречистую его мать богородицу приснодеву Марию, призывая на помощь чтимый крест. И пройдя свою отчину, великое свое княжение, стал у Оки при устье Лопасни[541], перехватывая вести от поганых. Тут приехал Владимир, брат его, и великий его воевода Тимофей Васильевич и все воины остальные, которые были оставлены в Москве. И начали они перевозиться через Оку за неделю до Семенова дня[542] в день воскресный и, переехав через реку, вошли в землю рязанскую. И сам князь в понедельник перешел брод со своим двором[543], а в Москве оставил воевод своих у великой княгини Евдокии и у сыновей своих Василья, Юрья и Ивана — Федора Андреевича[544].

Когда услышали в городе Москве, в Переяславле, в Костроме, во Владимире и во всех городах великого князя и всех князей русских, что пошел за Оку князь великий, настало в городе Москве унынье большое, и по всем пределам города поднялся плач горький, раздались рыдания и слышно было словно Рахиль[545] оплакивает детей своих с великим рыданием и воздыханием, не желая утешиться, так как пошли они с великим князем за нею землю Русскую на острые копья/ И кто не заплачет, слыша рыдания тех женщин и горький их плач? Ведь глядя на детей своих, каждая из них сама себе говорила: «Увы мне, бедные наши дети! Лучше было бы нам, если бы вы не родились, мы не страдали бы от горькой печали из-за вашей гибели. Почему мы виноваты в погибели вашей?»

Великий же князь пришел к реке Дону за два дня до рождества святой богородицы[546]. И тогда подоспела грамота от преподобного Сергия[547] и от святого старца благословение, в ней было написано благословение биться с татарами: «Чтобы ты, господин, пошел, поможет тебе бог и святая богородица». Князь же сказал: «Эти на колесницах, а эти на конях, мы же имя господа бога нашего призовем; победу дай нам, господи, над врагами и помоги мне, оружием креста покори врагов наших, на тебя ведь надеясь, побеждаем, молясь прилежно пречистой твоей матери». И сказав это, начал он полки устанавливать и одевал их в одежду их праздничную, как великих ратников, а воеводы вооружили свои полки. Пришли они к Дону, стали тут и много раздумывали. Одни говорили: «Пойди, князь, за Дон», а другие сказали: «Не ходи, так как умножились враги наши, не только татары, но и Литва, и рязанцы». Мамай же, услыхав о приходе князя к Дону и видя своих перебитыми, разъярился взором, помутился умом и распалился лютою яростью, как змея некая, гневом дышащая. И сказал Мамай: «Двиньтесь, силы мои темные, власти и князья, пойдем и станем у Дона против князя Дмитрия, пока не подоспеет к нам сообщник наш Ягайло со своею силой». Услышав о похвальбе Мамаевой, князь сказал: «Господи, ты не повелел вступать в чужой предел, и я, господи, не нарушил, а этот, господи, окаянный Мамай, нечестивый сыроядец, как змей к гнезду подошел, дерзнул на христианство, намереваясь кровь мою пролить, всю землю осквернить и святые божии церкви разорить».