— Да не тяни ты, — поморщился Лойсо. — Можно подумать, тебе за каждое слово корону платят. Что за подарок? Надеюсь, ты не яблоко имеешь в виду? Потому что я не большой любитель сладкого.

Только теперь я заметил, что по-прежнему сжимаю в руке дурацкий прут с карамельным яблоком.

Да уж, хороша была бы шутка — «Ах, какая досада, а я-то его для вас столько дней хранил!» Но, хвала Магистрам, у меня хватило ума не шутить с Лойсо, а прямо спросить:

— Вам еще хочется разрушить какой-нибудь Мир?

— Ты что, со всеми там перессорился? — расхохотался он. — И решил красиво отомстить?

— Нет, — коротко ответил я. — Просто случайно узнал о существовании десяти с лишним тысяч реальностей, которые совершенно необходимо уничтожить. Правда, этим уже занимается один человек, но его успехи, прямо скажем, не кружат голову. Восемнадцать, что ли, штук прикончил — за несколько тысячелетий, прикиньте. Вообще не о чем говорить.

— Я его знаю? — заинтересованно спросил Лойсо.

— Понятия не имею. Чьйольве Майтохчи — это имя вам что-нибудь говорит?

— Лихой Ветер? — удивился Лойсо. — Забавно. Лично мы не знакомы, но имя известнейшее. Вот, значит, куда он подевался… И что за реальности такие?

— Миры Мертвого Морока, — сказал я. — Их так Магистр Чьйольве окрестил. На самом деле, просто овеществленные романы. То есть, отчасти овеществленные. Жуткая дрянь получилась, говорят…

— А вот с этого места поподробнее, — оживился Лойсо.

Ухватил меня за локоть и куда-то потащил. Я и моргнуть не успел, а мы уже сидели внутри полосатой палатки и усталая женщина средних лет в обтягивающем, как у циркового борца, трико наполняла наши стаканы синеватой жидкостью, попробовать которую я не рискнул бы даже наяву.

— Я эту дрянь тоже не пью, — сказал Лойсо, кинув женщине маленькую, до прозрачности тонкую монетку из красноватого металла. — Зато стоит она дешево. И если заплатить, можно сидеть тут сколько вздумается. В относительном уединении и в тишине. Тоже, конечно, весьма относительной. Рассказывай.

К счастью, рассказывать во сне о вещах, которые узнал наяву, много легче, чем, проснувшись, пытаться вспомнить и описать свои сновидения. Поэтому я бодро отбарабанил краткую лекцию по бесславной истории художественной литературы Мира. Рассказал все, что знал, не утаивая ни имен главных действующих лиц, ни собственной позиции по этому вопросу. Лукавить с Лойсо совершенно бесполезно, это я уже давно выяснил. Он в этом смысле даже хуже Джуффина — оба читают меня, как открытую книгу, но шеф, по крайней мере, не увлекается литературной критикой, а Лойсо редко отказывает себе в таком удовольствии.

Но сейчас, выслушав меня, он только и сказал:

— Звучит заманчиво.

И надолго умолк.

Наконец спросил:

— Можешь толком объяснить, как туда попасть?

— Не могу. Но Джоччи Шаванахола может. Как бы только устроить вашу встречу?

— С этим я и сам справлюсь, — заверил меня Лойсо. — Поразительный ты все же тип, сэр Макс. Будь я твоим соотечественником, непременно решил бы, что ты мой ангел-хранитель.

— Ого, — присвистнул я. — Откуда вы знаете?..

— Про ангелов и твоих земляков? Ну как же. Первым делом туда отправился поглазеть. Любопытно было, откуда ты такой взялся.

— Ну и как вам? — спросил я.

— Мне понравилось, — вежливо сказал Лойсо. И, подумав, добавил: — Но не очень.

— Дорого дал бы за ваши путевые заметки. А все-таки, почему я ангел-хранитель?

— Да потому что всегда появляешься в нужный момент, как будто все время стоял невидимый за плечом, ждал, когда понадобишься. И приносишь именно то, что мне позарез необходимо. Нужна свобода? На тебе свободу. Нужна пища? Держи, да смотри не лопни. Десять с лишним тысяч Миров, желающих умереть, — это надо же!

— Пища? — изумился я.

— С возрастом, — степенно сказал Лойсо, — начинаешь очень внимательно относиться к вопросам питания. То есть стараешься находить оптимальные источники силы. И смотри, как забавно получается. С одной стороны, у меня уже давно пропала охота разрушать обитаемые Миры, да и просто убивать мне больше неинтересно. Я пересмотрел свои взгляды и решил, что ярость больше не будет повелевать моими поступками и чужая смерть отныне — не моя забота. Слишком много лет я на нее работал, пусть теперь справляется сама. И знал бы ты, какое облегчение я испытал, приняв такое решение. Впервые в жизни ощутил себя по-настоящему свободным — при том, что сидел тогда взаперти, ты знаешь, где. Стоило, конечно, угодить в тюрьму, чтобы узнать вкус подлинной свободы — от того, кого всегда считал собой. С тех пор дороги назад мне нет.

— Ну ничего себе, — выдохнул я.

— С другой стороны, природа моя такова, что разрушительная деятельность мне на пользу, и этого не изменить, — сказал Лойсо. — Самый простой для меня способ получить большую порцию силы — пойти и уничтожить, что под руку подвернется. В последнее время я только об этом и думаю, потому что ощущаю сильный голод. Голод по силе, если тебе угодно. С точки зрения стороннего наблюдателя — да хоть с твоей, — ее у меня и так предостаточно. Но мне нужно гораздо больше. Не для того, чтобы стать самым могущественным существом во Вселенной и наконец-то всех победить. Сила мне нужна просто так, ни для чего, чтобы было. Потому что я ее люблю. Смехотворный аргумент, это я и сам понимаю.

— «Чтобы было» и «потому что люблю» — это как раз очень понятные мне аргументы, — сказал я. — Понятнее просто некуда. О чем бы ни шла речь.

Лойсо посмотрел на меня с некоторым недоверием.

— Ну, может быть, — наконец согласился он. — Вполне возможно, ты действительно понимаешь. От человека, который пришел ко мне с информацией о десяти с лишним тысячах Миров, жаждущих исчезнуть, потому что собственное бытие им в тягость, можно ожидать чего угодно. Даже понимания. Спасибо тебе, сэр Макс. И иди уже, а то сидишь бледной тенью, лица не разглядеть. А когда мы встретились, я сперва даже не распознал в тебе сновидца, решил, ты наяву по мою душу притащился, и как только разыскал… Тебя, похоже, будят. И довольно настойчиво.

— Да нет же, — начал было я, и только тогда осознал: действительно будят. Причем не зовут, не кричат, Безмолвной речью не донимают, не трясут, скажем, за плечо, а зачем-то навалилось сверху чужое горячее ароматное тело, обнимает, теребит, тормошит, не дает спокойно завершить один из самых важных разговоров в моей жизни — какого черта?!

Сказать, что я рассердился, — не сказать ничего. Можно подумать, вся ярость, ставшая ненужной Лойсо, перешла по наследству ко мне, а я решил, не мелочась, потратить ее сразу, за один присест.

Чего уж там, никогда не умел экономить.

Счастье, что по натуре я все-таки совсем не убийца. И при этом практичен до крайности — в том смысле, что для меня важно не примерно наказать обидчика, а сделать так, чтобы он больше не мешал. Мстительный человек сейчас поспешил бы проснуться и устроить неизвестному любителю жарких объятий веселую жизнь, я же употребил все усилия, чтобы не просыпаться.