Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Он такой и есть, – так же небрежно ответила Вирджиния. Она подняла глаза, увидела, что Мэри-Кейт улыбается, и вспыхнула. – А что?
– Ничего, – невинно ответила Мэри-Кейт.
Мэтт смотрел на пустой экран своего «ноутбука». Экран отражал свет лампочек, свисавших с потолка просторного чердака; курсор весело подмигивал ему. Как всегда, в комнате было тихо: разговаривать здесь не разрешалось. Сегодня утром были заняты лишь два стола из семи. За одним из них сидела пожилая писательница, которая сказала Мэтту на кухне, что заполняет налоговую декларацию и хочет сделать это в спокойной обстановке. Второй стол занимал Сиаран Хедли-Райан, что-то лихорадочно строчивший. Он просиживал здесь каждое утро с девяти до часу; при этом его пальцы ни на секунду не останавливались. Казалось, он не знал ни творческих простоев, ни приступов неуверенности в себе.
Мэтт смотрел в окно на голый, унылый пейзаж. Утро было ужасное: ветер гнул сосны и хлестал росшие у ворот рододендроны. «Чтобы у человека начался творческий простой, нужно сначала написать хоть что-нибудь», – тоскливо думал Мэтт. А он за все эти месяцы не написал ни одной приличной строки.
Прекрасная лирическая книга, о которой он так долго мечтал, роман, после опубликования которого все литературные светила становились бы в очередь, чтобы пожать ему руку, отказывался принимать форму. Впрочем, нет: кое-что у Мэтта получалось. Сценарий третьеразрядного телефильма, который никто не смотрит. Его страдающий от депрессии герой сбежал со страниц плохого научно-фантастического романа. Мэтт был заядлым читателем и знал разницу между барахлом и хорошей книгой. Как ни больно было признаться, но по сравнению с романами Салмана Рушди его книга была барахлом. У него не хватало смелости сказать Хоуп о том, как страшно целый день смотреть на экран и видеть на нем лишь несколько беспомощных фраз, которые на следующий день кажутся еще хуже.
Как ни горько, но Мэтт понимал, что он не писатель. Составлять тексты рекламных объявлений и писать романы – это принципиально разные вещи. Если человек играет на фортепиано, это вовсе не значит, что он умеет играть на скрипке. Да, кое-что общее есть, но если ты прекрасно делаешь что-то одно, то совсем не обязательно сумеешь сделать другое.
Это было больно, очень больно. Но больнее всего было другое. Он возомнил, что может писать, и заставил Хоуп и детей переехать с ним в Керри. Бросил работу, дом, друзей, а все ради чего?
– Кофе? – одними губами произнес Сиаран, внезапно оказавшийся рядом.
Мэтт благодарно кивнул. Что угодно, лишь бы оказаться подальше от этого злобно подмигивающего курсора!
Спустившись на кухню, Сиаран наполнил две кружки кофе и сел за стол, добродушно поглядывая на Мэтта. Он ни за что не сказал бы человеку, что тот бездарен. Сиарану доводилось видеть людей, в которых просыпался скрытый талант, – их пальцы так и летали по клавишам, а в ушах звучала ликующая музыка. И других, которые годами мечтали о том, что в один прекрасный день начнут писать; людей, которые отказывали себе во всем, чтобы провести неделю в знаменитом редлайонском Центре творчества. Но, оказавшись на большом чердаке, они обнаруживали, что это не так легко, как кажется, и что слова из себя приходится тянуть клещами. Слова, которые не ложатся на бумагу и никогда не увидят света.
Мэтт не был похож на первых; он выглядел типичным представителем второй группы – подавленным неудачником, совершившим большую ошибку и не знающим, как в ней признаться.
– Как дела? – осторожно поинтересовался Сиаран.
– О'кей, – так же осторожно ответил Мэтт. – Все о'кей. На самом деле я еще обдумываю сюжет.
– Конечно, – серьезно сказал Сиаран. – Это очень важно.
Он начал размешивать кофе, размышляя о том, что нельзя обдумывать сюжет и при этом ничего не писать. Бедный Мэтт… Сиарану было жаль и Мэтта, и его милую тихую жену. Оставалось надеяться лишь на то, что Паркер вовремя опомнится. Он много раз видел, как Хоуп тащила в деревню двух малышей. Было ясно, что всем троим здесь смертельно скучно. Они были похожи на сосланных. Сейчас Хоуп работала несколько дней в неделю; видимо, больших денег у этой семьи не было. Мэтту следовало сняться с якоря и вернуться домой. Сиаран видел множество похожих примеров и знал, как разъедает душу творческое бессилие.
– Финула просила пригласить вас к нам на следующей неделе. У нас будет небольшая вечеринка, – непринужденно сказал он.
– Мы с удовольствием придем, – сказал Мэтт. Что угодно, лишь бы развеять тоску. Может быть, он хотя бы на мгновение сумеет забыть о том, что потерпел неудачу.
Спустя неделю Мэтт гнал машину по шоссе со скоростью, которую Хоуп считала смертоубийственной. Но просить его ехать помедленнее было бессмысленно – это только заставило бы его поддать газу.
Хоуп вцепилась в сиденье так, что побелели костяшки, сжала губы и посмотрела назад. Тоби спал в своем детском сиденье, а Милли улыбалась от уха до уха. Скорость ее не пугала. Она, как и отец, предпочитала езду с ветерком и при каждой возможности кричала: «Быстрее, папа!»
Они возвращались из экспедиции в Килларни, куда ездили за покупками. Милли тряслась от радости при виде своих новых туфелек из небесно-голубой замши. Но Хоуп особого восторга не испытывала, потому что небесно-голубая замша и коттедж «Кроншнеп» не имели между собой ничего общего. Как удалять грязь с замши? Мэтт был счастлив, потому что купил новый триллер и пару журналов по вычислительной технике. Тоби был счастлив, потому что это было его обычное состояние. А Хоуп ворчала и сердилась, потому что она не купила ничего, кроме всяких пустяков. Она собиралась приобрести что-нибудь дешевое, но нарядное для вечеринки у Финулы, но, как на грех, в магазинах ничего подходящего не оказалось.
Пытаясь отвлечься от дороги, Хоуп начала перебирать в уме, что ей надеть, и быстро забраковала половину своих нарядов. «Существует четкая связь между одеждой и неприязнью», – сделала вывод она. Чем меньше тебе кто-то нравится, тем лучше ты должен быть одет при встрече с ним. В таком случае у нее лишь один выход: позвонить в Милан Донателле Версаче и попросить срочно прислать ее последнее творение. Если бы у нее был хоть малейший повод не идти на эту проклятую вечеринку! Увы, такого повода не было. Сослаться на то, что некому сидеть с детьми, она не могла: Финула настояла, чтобы детей привезли с собой и уложили в спальне для гостей.
– Думаю, они не проснутся, пока мы не соберемся домой, – весело сказал Мэтт, сообщив Хоуп об этом плане.
Когда в восемь часов вечера машина Паркеров остановилась у дома Финулы и Сиарана, все члены семейства были облачены в свои лучшие наряды. Мэтт был неотразим в костюме от Пола Смита, который он надевал всего несколько раз. Костюм дополняла серая рубашка без галстука, получалось что-то очень стильное и в то же время непринужденное. Хоуп знала, что ей никогда не удастся добиться того же эффекта. Поэтому она махнула рукой на непринужденность и надела маленькое черное платье из «Некст», которое было тесновато в талии еще при покупке и за это время просторнее не стало. Дополняли наряд жемчужные серьги, высокая прическа, тонкие черные колготки и классические замшевые «лодочки». Все журналы мод в один голос кричали, что маленькое черное платье – это безошибочный выбор. Хоуп, которая была вынуждена надеть под него неудобное стягивающее белье, оставалось надеяться на то, что журналы правы.