Ступени были очень неудобными, их высота менялась от яруса к ярусу, приходилось то семенить, мелко перебирая ногами, то высоко поднимать колени. Это один из предков Йоргена лично измыслил такую их конструкцию, чтобы досадить врагам, случись оным ворваться в башню; о домочадцах и тем более слугах он в то время, разумеется, не думал. Кроме того, камень, что пошел на постройку лестницы, оказался недостаточно твердым, и за долгие века края ступеней были стерты, скруглены множеством ног обитателей и защитников башни, и что-то скользкое – не то мох, не то плесень – покрывало их (последние сто лет в заброшенной башне не топили печей).

Прежде, когда они с братьями гоняли вверх-вниз с деревянными мечами, играя в «штурм королевской твердыни», и потом, когда игрушечное оружие пришлось заменить настоящим, предназначенным против тварей Тьмы, Йорген ничего этого не замечал. Но носить подносы с едой и напитками оказалось куда сложнее, чем изгонять из старой башни полчища вредоносных гайстов! «Ах, сколь же трудна и безотрадна жизнь простонародья! – вздыхал ланцтрегер Эрцхольм, поднимая с пола кусок окорока и, сдув пыль веков, водворяя его обратно в тарелку. – Истину гласит его тысячелетиями выстраданная мудрость: не поваляешь – не поешь…»

Несколько последних дней он мысленно готовил прочувствованную речь, с которой собирался обратиться к несчастному брату, тщательно подбирал и долго обдумывал каждое ее слово. Ему казалось, он достиг совершенства. Но жизнь все повернула по-своему. Когда измученный непосильной борьбой с упрямой снедью, не желающей оставаться на законном месте, Йорген ногой (руки были заняты огромным подносом: Фруте фон Раух отнюдь не был склонен истязать себя голодом) постучал в запертую дубовую дверь, слова, сорвавшиеся с его уст, были совсем не те, что он собирался сказать изначально.

– Тьма тебя подери, братец! Раз уж ты у нас теперь Воплощение Зла, так какого шторба было забираться на такую высотищу, будто ты к самим Девам Небесным в гости наладился, в дивный их Регендал?! Не разумнее ли было поселиться в подвале?!

Дверь со скрипом отворилась.

– Ты думаешь? – сонно пробормотал возникший на пороге брат, был он не одет и в ночном колпаке. – Пожалуй… – Но тут он вспомнил, что должен изображать личность трагическую, и поспешил принять неприступный вид. – Зачем явился?

– Кра?! – возмущенно поддакнула ворона Клотильда и долбанула клювом подоконник.

– Вот! – Йорген подбородком кивнул на поднос. – Притащил. У тебя здесь полотенце есть? – Он пробежал глазами по комнате, во дни их юности совершенно пустой и гулкой, но за год обросшей обстановкой, не лишенной комфорта и изящества. – Ну или тряпица какая-нибудь? Штаны вытереть, мокрые все!.. – и поспешил уточнить, видя, что глаза брата удивленно округляются. – Винищем твоим облил, когда нес, ты не подумай чего! И вообще, скажи, разве это дело – в твои юные годы с утра пораньше хлестать вино кувшинами?!

– Ты пришел учить меня морали? – зло усмехнулся юноша, принимая у брата поднос.

Беда в том, что прежде он этого никогда не делал. В смысле не принимал больших, тяжелых, плотно заставленных посудой подносов. Обычно слуги ставили их на стол и проделывали это с такой ловкостью и легкостью, что со стороны нельзя было даже заподозрить, сколь хитра эта задача. Йорген, благодаря великолепной координации опытного воина, с ней худо-бедно справился (расплесканное вино и вывалянный в пыли окорок не в счет, ведь все остальное-то сохранилось!). Изнеженный, домашний Фруте – нет. Вроде бы самую малость накренилась поверхность в его руках – перевесил левый край. Но и этого оказалось достаточно, чтобы все тарелки, миски и кувшины поехали вбок. Миг – и вместо красиво, на альвийский манер, сервированного завтрака на полу лежала безобразная куча из перемешанной снеди и колотых черепков, и струйка молодого силонийского текла от нее в сторону окна.

– Позавтракал! – горестно молвило Воплощение Тьмы. – От тебя, братец, мне вечно одни только беды!

– Кар-р, – согласилась верная Клотильда, хотя на самом деле она Йоргена любила.

Йорген присел, изучил кучу взглядом и пальцем потрогал.

– Знаешь, если покопаться, тут еще можно найти кое-что съедобное. Смотри! – Он выудил злополучный окорок, окончательно утративший аппетитный вид.

Фруте обиженно надулся, и нежное лицо его стал совсем детским.

– По-твоему, я свинья, чтобы копаться в кучах и есть с пола?!

Ланцтрегер умудренно вздохнул:

– Жизнь и не тому научит, брат мой!

– Не смей называть меня братом! – окрысился мальчишка. – Я вас всех ненавижу!

– Помню-помню, – согласно кивнул Йорген. – Мы украли у тебя мать, из-за нас она предала своего родного сына… Но родственные связи из-за этого никуда не делись, они даны нам природой. Нравится это тебе или нет, но я твой единокровный брат, а ты мой… Слушай, раз ты все равно не хочешь окорока, я съем? – Весь вчерашний ужин он прохлюпал и сегодня еще не успел позавтракать, а запах от вывалянного куска шел по-прежнему соблазнительный.

– Да делай ты с ним что хочешь! – отмахнулся Фруте с досадой, в который раз удивляясь, как его единокровному брату удается самую драматическую сцену обратить в балаганный фарс. Хоть и был он несостоявшимся Воплощением Тьмы (она, Тьма, предала его, как и все вокруг), но тоже не раз и не два представлял себе встречу с братом Йоргеном. Он ведь знал: тот обязательно явится однажды, потому что не желает понимать, насколько серьезно все, что случилось год назад, не верит в его личный, осознанный выбор, считает его связь с Тьмой простой одержимостью. Придет и будет уговаривать. И тогда он, Фруте фон Раух, ответит ему гордо…

Да, он много раз рисовал эту картину в воображении своем: что будет говорить Йорген и что он скажет ему в ответ… Разбросанный по полу завтрак и залитые вином штаны в ней предусмотрены не были.

– Скажи, брат, зачем ты тут сидишь? – дожевывая кусок, спросил Йорген. – Зимой, наверное, холодно было. И гайсты здесь всегда водились. Опасных, пришлых мы выбили в тот раз, а мелочь доморощенную не трогали.

– По-твоему, Воплощение Тьмы станет бояться каких-то паршивых гайстов? – Фруте рассмеялся ему в лицо. – Как же ты, братец, глуп!

Йорген даже не обиделся.

– Да при чем тут страх? Они же воют по ночам, спать мешают. Разве нет?

Что на это скажешь? Воют. Цепями гремят. Стонут утробно: «Месть, месть!» И спать мешают отчаянно, впору колдунов приглашать, чтобы изгнали покойных родственничков из башни. Но к лицу ли это Воплощению Тьмы? Приходится терпеть.

– …Я бы на твоем месте поехал в столицу, сходил к хорошему экзорцисту, избавился от Тьмы окончательно и жил там в свое удовольствие!

Лицо парня некрасиво перекосилось – ничто так не выводило его из себя, как братец, упрямо отрицающий очевидное для всех.

– Повторяю тебе в сотый раз: Я НЕ ОДЕРЖИМ! Не Зло выбрало меня, но я сам выбрал Зло, и ничто не заставит меня свернуть с этого пути, хоть Тьма и предала меня, как предали все вокруг!