— В те времена я часто приезжал в Уильямсберг. Я был французом, родившимся на виргинской земле, преданным королю Англии. Но когда узнал, что в Уильямсберг прибывают акадийцы, я посчитал своим долгом приехать. Я обязан был помочь этим людям, которые говорили на одном со мной языке. Вы понимаете?

Эрик едва кивнул.

Дюпре продолжал:

— Я дружил с Ленорой. Она доверяла мне. Она… она обратилась ко мне за советом.

— За каким? — требовательно произнес Эрик.

— Видите ли, она была сама доброта. Видела страдания людей, видела их потерянность и растерянность. Когда прибыли корабли с высланными акадийцами, Ленора потребовала, чтобы ее муж приютил Некоторых из них. Возможно, это оказалось не столь уж большим благодеянием для них. Вы ведь знаете Найджела Стирлинга…

Опять Эрик сурово кивнул, ничего не сказав. Дюпре и не требовалось его поощрения. Он продолжал:

— Ей ни в коем случае не нужно было выходить за него замуж.

Ни в коем случае! Стирлинг всегда был средоточием всего жестокого и грубого, что может быть в человеке, несмотря на все его титулы, земли и богатства. Ради еще большего он готов был пойти на все. Он не заслуживал такой женщины, как Ленора.

— Помилуйте, сэр! Добрая женщина давно умерла и похоронена.

И свободна от Найджела Стирлинга. Так о чем вы печалитесь теперь?

— Она пришла ко мне, сэр, потому что ждала ребенка. Ребенка, зачатого не от Найджела Стирлинга, а от симпатичного молодого француза. Вернее, от акадийца, сэр. От человека, которого Стирлинг нанял в качестве помощника на жалованье.

Эрик резко выпрямился.

Дюпре увидел, что его слова попали в цель.

— Она полюбила. Глубоко полюбила. О, это легко понять! Стирлинг — жестокий, черствый, грубый. И прекрасный француз с яркими глазами и черными как смоль волосами, ласковый и добрый. Он любил ее, я уверен. Разве можно было не любить Ленору? Но когда она пришла ко мне, я сразу понял, что эта история может закончиться только скандалом. Я сказал ей, что она не должна больше грешить, что ей нужно родить Стирлингу ребенка и — ради собственной безопасности и ради спасения жизни своего возлюбленного — не позволить ему ни о чем догадаться. — Он вздохнул, покачав головой. — Как же я ошибался! Ей надо было бежать с французом, надо было бежать с ним в Новый Орлеан. Она могла обрести счастье. Вместо этого…

— Вместо этого! Что, черт побери, произошло, Дюпре? Черт тебя побери, старик, заканчивай, если уж начал!

— Я ничего не знаю доподлинно. — с сожалением произнес Дюпре, опустив взгляд в свой бокал с виски. — Все, что мне известно, передавалось шепотом от акадийца к акадийцу. Стирлинг узнал обо всем. Он обвинил ее, набросился с кулаками. Ленора упала с лестницы и прежде времени разрешилась от бремени дочерью. И вот ей, лежавшей в кровати, умиравшей от потери крови, он поклялся, что убьет ее любовника.

А еще он пообещал, что использует ее дочь для своих целей и сделает так, что она расплатится за каждый грех, совершенный ее матерью. И когда бедная Ленора, в конце концов умерла, он нашел молодого француза, забил его до смерти и похоронил в неизвестном месте.

— Боже мой!.. — выдохнул наконец Эрик. Он не хотел верить рассказу этого человека. Обвинения были слишком ужасны.

Но он не мог просто так отмахнуться от них. Он видел, как Найджел Стирлинг обращается со своей дочерью. Видел своими глазами.

Но доказывает ли это, что тот и вправду совершил убийство? Что он мог пасть так низко?

Его сердце внезапно дрогнуло, готовое разорваться на части. Боже!

Он хочет поверить ей. Он хочет любить Аманду, дать ей все на свете.

На каком же крючке держит ее Стирлинг?

Он желал ее. Он хотел обнимать и баюкать ее, поддерживать и ободрять. Хотел сделать так, чтобы никто не смог ее обидеть. Чтобы Найджел Стирлинг никогда больше не смог коснуться ее своими лапами.

Он вдруг подскочил в кресле, вспомнив об одном человеке. Жаке Биссе.

О Жаке, который, увидев Найджела, пришел в неописуемую ярость и готов был его убить… О Жаке, которого нашли, когда Эрик был еще совсем ребенком. Нашли на обочине дороги, едва живого, без сознания, почти бездыханного. О Жаке, который так и не вспомнил, кто он и откуда. Все, что Жак знал, — это то, что он француз. Привлекательный, со смеющимися темными, глазами, тонкими чертами, полными чувственными губами…

— Ее отец…

— — Простите, я не расслышал, милорд…

Эрик энергично замотал головой:

— Нет-нет, ничего…

Внезапно лицо Дюпре затуманилось и приобрело несчастное выражение.

— Лорд-Камерон, не стоит думать, что вас обманули. Никто не знает об этом… о, я так расстроен. Я подумал, что вы не станете презирать свою жену за то, что она дитя любви, а не законная дочь лорда Стирлинга. Пожалуйста, не презирайте ее за это…

— Уверяю вас, сэр, что я никогда не буду презирать свою жену.

Услышав эту весть, Эрик только порадовался за нее.

— Сэр! Я поведал вам эту историю, потому что считаю себя должником матери этой девочки. Долгие годы меня терзало чувство вины, и умоляю вас…

— Обещаю вам, месье Дюпре, что тайна рождения моей жены останется между нами двумя. Однако я прошу вашего разрешения рассказать правду Аманде, если сочту нужным.

— Сказать леди, что она дитя любви? Не вижу, каким образом это, может, обрадовать девушку, воспитанную так, как она!

— То есть назвать ее незаконнорожденной? — уточнил Эрик с легкой иронией в голосе. — И все же, месье Дюпре, эта новость может принести ей радость. Когда-нибудь потом. Если настанет такое время…

Дюпре поднял руки в типично французском жесте:

— Она ваша жена, лорд Камерон. Вы знаете ее гораздо лучше.

«Далеко не так, как мне хотелось бы», — подумал Эрик. А вслух произнес:

— Благодарю вас.

Дюпре поднялся из-за круглого дубового стола и распрощался.

Эрик допил виски и остался сидеть при, догорающей свече, задумчиво глядя на умирающий огонек.

Затем он быстро встал, потребовал перо, бумагу и чернила и начал писать осторожное письмо жене.

Он не простил ее, не знал, сможет ли. Но он любил ее и хотел.

Жак и слуги постоянно опекали ее, но полностью за нее отвечал только он. Теперь, когда Эрик немного остыл, пора было увидеться с ней вновь.

Он не знал с точностью, что она предпримет.

Конвент завершился двадцать седьмого марта, и Эрик вернулся в Уильямсберг, где, согласно его приказу, должна была ждать Аманда.

Но он не поехал сразу домой, а остановился в таверне «Роли», чтобы промочить пересохшее горло элем и принять ванну в одной из задних комнат с помощью единственного мальчишки-слуги, который никак не мог взять в толк, зачем Эрику потребовалось так отдраивать себя. Он мог бы поехать домой и насладиться ванной в гораздо более комфортабельных условиях, но не хотел предстать перед Амандой грязным, покрытым дорожной пылью. Слишком многое разделяет их теперь. И он был далек от желания видеть жену.