Вот же!.. Завтра же нашпигую все поместье.

– Нет. Вокруг территории, на всех входах, на парковке. Кстати, что с Кириной машиной?

Юрский заглянул в распечатку.

– Стоянку не покидала. С машиной работают криминалисты из полиции. Но я постараюсь, чтобы они не затягивали.

– После них мы вряд ли что-то сможем найти.

– Поверьте, Павел Андреевич, найдем. И все-таки я хотел бы услышать ваши соображения. В каком направлении стоит начать работать?

– Во всех. Проверьте для начала сотрудников.

Кажется, Юрского удивила моя просьба. Но он успел сделать вид, что все нормально.

– Прошу прощения, но мы уже проверяли. И не раз. Сюда абы кто не попадает.

Блядь! Сегодня все решили поучить меня жизни?

– А вы проверьте еще раз. Внимательнее. Вам же за это платят. Или я не прав?

Юрский заметно побледнел.

– Хорошо, Павел Андреевич. Что-то еще?

– Да. Информация не должна никуда просочиться. Ни слова. А если кто-то из ментовских будет раздавать интервью… Короче, вы знаете.

– Да, я понял.

– Из кабинета Киры Николаевны что-то забрали?

– Нет, я все сделал, как вы просили. Изучать все документы будут только здесь.

– К утру мне нужны фотографии тела. Это возможно?

– Конечно. Постараюсь раздобыть для вас заодно и отчет.

– Это необязательно. Главное – снимки.

– Сделаем, Павел Андреевич.

– Отлично. Тогда вы свободны.

Юрский испарился, а я опять остался один. Хотелось к Вике. Просто прижаться к ней, вдыхать запах ее кожи и слушать, как быстро бьется ее сердце. И тогда вся эта хрень в моей жизни станет не такой грязной.

Без Вики у меня ни черта шансов выбраться из выгребной ямы, в которой я оказался. Больше нельзя откладывать. Я взял телефон и набрал отца.

– Какого хрена ты опять наворотил? – Вместо приветствия.

Все, что я имею, у меня есть благодаря ему. Но я никогда не повезу своих детей вместо дня рождения смотреть на казнь конкурентов. И никогда не заставлю их месить кулаками проворовавшегося бухгалтера. Я благодарен отцу за все. Я пытался, чтобы он мной гордился. Но он натуральный мудак. В подтверждение моих мыслей после нашего короткого разговора телефон сдох.

Российская Империя. Времена правления Екатерины Великой

Счастье пьянило. Дышать одним воздухом с Ним, ощущать на себе Его взгляд, чувствовать быстрое прикосновение Его руки – все это делало Меланью пьяной и безумно счастливой. Ей не нужно было пить шампанское, чтобы ощущать на языке покалывание сотен пузырьков. Достаточно было поцелуя. Его поцелуя.

– После ужина вы нам почитаете, княгиня.

Меланья вздрогнула и подняла взгляд от тарелки. Ужин проходил в полнейшей тишине, раздавался лишь тихий стук столовых приборов. Муж начал вставать с постели. Крепостные помогали ему передвигаться. Сегодня они впервые собрались все вместе. Князь, Евдокия Романовна, Меланья и… Меланья даже смотреть боялась на Костю. Он сидел по правую руку от нее и совершенно спокойно ел. Иногда Меланья чувствовала на себе его горячий взгляд, но не позволяла себе ответить тем же. Присутствие мужа требовало от нее всей выдержки. Она непозволительно расслабилась. Поддалась слабости. Пила запретное счастье жадными глотками, предчувствуя, что скоро этот колодец пересохнет, и она останется погибать в пустыне. Каждую ночь Костя проводил в ее спальне. Каждую ночь они предавались преступной, но такой сладкой и спасительной любви. Она рассказывала ему о своем детстве в отчем доме, об увлечении медициной и мечтах исследовать весь мир. Костя внимательно слушал каждое слово. Иногда он тоже говорил… О своей службе императрице. О том, что это стало смыслом его жизни. Еще он рассказал ей, что очень любит море, корабли. Потому и ушел служить на флот. Они спали вместе. Проспались на рассвете, чтобы еще раз заняться любовью. А затем Костя покидал ее спальню. Очень часто по ночам его мучили кошмары. Он покрывался потом, его била крупная дрожь. Меланья будила его поцелуями и нежными прикосновениями. Он не хотел отвечать на ее расспросы. Но как-то все же неохотно признался, что ему снятся турецкий плен и пытки. Меланья старался обнять Костю как можно крепче, и тогда он засыпал, положив голову ей на грудь и сжав в объятиях с такой силой, что на теле потом оставались синяки.

– Вы меня слышите, Меланья?

Муж смотрел на нее своими мерзкими узкими глазенками и что-то жевал. Меланью передернуло от отвращения.

– Конечно, Ваша светлость. Я почитаю.

– Чудесно.

Меланья поспешила снова уткнуться в тарелку, лишь бы не смотреть на него. Она поймала темный взгляд Кости. Он медленно подносил вилку ко рту. На лице – холодная бесстрастная маска.

– Я надеюсь, ты уже начал вникать в дела поместья? – Князь переключил внимание на сына.

– Я уже готов перенять бразды правления. Осталось дождаться вашей кончины.

– Константин! – Евдокия Романовна театрально схватилось за грудь. – Побойтесь Бога! Что вы такое говорите о своем батюшке?

Князь усмехнулся:

– Он все никак не может простить мне дешевый гроб.

Меланья тряслась от страха. Ее одолевало дурное предчувствие. Костя ненавидел отца едва ли ни больше, чем она. Но так открыто выказывать ему это…

– Отец прав, Евдокия Романовна. Я рассчитывал на пышные похороны и реки слез.

– Боже, вразуми их! – Евдокия Романовна неистово крестилась, все ее морщины ходили ходуном. – Ваша светлость! – Она повернулась к Меланье. – Облагоразумьте хоть вы их, голубушка.

Меланья почувствовала дурноту. Она едва смогла сдержать рвотный позыв. Все съеденное просилось наружу. Страх за Костю превратил сердце в загнанную лошадь. Она неловко поднялась из-за стола. Стул с грохотом упал на пол.

– Что вы себе позволяете? – Муж с презрением смотрел на нее.

– П-прошу п-простить меня…

Меланья пошатнулась. Все вокруг закружилось в диком вихре. Она успела увидеть встревоженное лицо Евдокии Романовны. А затем ощутила горячие руки Кости на своей талии. Сквозь платье, корсет и сорочку, они обжигали кожу, даря тепло и прогоняя лихорадочную дрожь. Как же хорошо…

***

Рубашка все еще пахла Павлом. Его туалетной водой. Его кожей. Вика лежала в кровати, закутавшись только в нее. Чокнутая. Но у нее не было сил выпутаться из широких рукавов. Он что-то сделал с ней. Сломал какую-то стену, проник и заполнил собою все пространство ее тела, головы и души.