Алисса, не отрываясь, смотрит прямо перед собой.

– Не снижай скорости, – говорит она.

– Я и не собираюсь, – отвечает Генри.

Алисса, кажется, делает все, чтобы не видеть людей, которые то тут, то там сидят, стоят или медленно ходят возле своих импровизированных палаток. Трудно было ожидать от нее такой реакции на бездомных, и я вспоминаю то, как вчера она совершенно неожиданно нашла общий язык с моим отцом. Либо ты отдаешь все, что у тебя есть, либо не даешь ничего. И я понимаю, почему она не смотрит на живущих в канале. Для человека, по природе своей стремящегося к тому, чтобы помогать и спасать, «ничего» – это тяжкий выбор. Но после того, что со всеми нами случилось, она поняла, что обязана выработать в себе – и по отношению к обычным людям – ту агрессивную жесткость, которая обусловливала ее действия на футбольном поле. Иначе им с Гарреттом не выжить. Сегодня склоняться в участии над упавшим игроком просто нельзя.

Мы продолжаем движение сквозь трущобы, и некоторые из их обитателей выходят из своих палаток и провожают нас взглядом. Они не останавливают нас, не пристают. Я думаю, они просто проявляют бдительность, опасаясь, что случайные проезжие могут внезапно остановиться и напасть. Я рассматриваю их истощенные лица, их драную одежду, и меня начинает занимать вопрос – а что их всех привело сюда, какое прошлое стоит за их сегодняшним настоящим? Есть ли в этом мире люди, которые думают о них, желают им добра? И по тем взглядам, которыми они нас провожают, я понимаю, что их мысли о нас – такие же.

Наконец, лагерь бездомных остается позади, и Алисса облегченно вздыхает.

– Далеко еще? – спрашивает Генри минут через сорок пять после того, как мы проехали мимо палаток.

Еще не вполне сумерки, но канал уже погружается в тень. Я прищуриваюсь. На стенах акведуков по определению не бывает знаков, да и увидеть что-либо в наваливающейся темноте было бы сложновато – солнце уже почти село.

– Просто продолжай движение, – говорю я. – В конце системы акведуков мы доберемся до шоссе. Национальный заповедник Анджелес сразу за ним.

Компас показывает, что мы движемся в северо-западном направлении, и это кажется мне правильным, пока мы не попадаем в туннель, который я поначалу принимаю за очередной подземный отрезок, у которого должен быть выход наружу. Но, увы, выхода не видно! Неожиданно мы оказываемся в полной темноте. Генри давит на тормоза, и мы останавливаемся.

– Фары включи! – говорит Алисса.

– Не могу найти.

Генри отчаянно рыщет по приборной доске и наконец находит выключатель. Врубает внешний свет, и мне вдруг кажется – сейчас из темноты глянет на нас страшное чудовище, что-то вроде тираннозавра. Почему мой мозг подсказал именно этот образ, я не знаю, но когда свет загорается, я подскакиваю на месте. Конечно, никакого тираннозавра мы не видим. А видим мы лишь дренажную трубу с рифлеными стенами, покрытыми высохшим мхом, освещенную нашими фарами. Уточнение – одной фарой. Работает лишь одна из двух. Оптимальный режим ночного освещения.

– И что мы имеем? – обращается ко мне Жаки. – Это запланированная часть нашего приключения или же мы потерялись?

– Сиди тихо. Я думаю.

Как я и говорил, в убежище я был всего пару раз, но тогда мы добирались туда по нормальным дорогам. Однажды отец на компьютере провел нас и по акведукам, используя свой жутко подробный «пауэр-пойнт», но если бы в его презентации был этот подземный туннель, ведущий в темноту, я бы его запомнил.

– Боюсь, мы прозевали нужный поворот, – вынужден я признать.

Однако, увы, у меня нет ни малейшего представления о том, где этот поворот может быть. Из паводкового резервуара мы выехали правильно. Но это было несколько часов назад. Если где-то и есть замаскированная развилка, то искать ее нужно на пути между резервуаром и тем местом, где мы оказались сейчас.

Неожиданно мои мысли устремляются по иному маршруту. Интересно, а на стенах туннеля оседает ночная влага? Что, если внизу, на дне, есть вода? А что, если в поисках воды сюда забираются разные животные и пьют эту воду, не обращая внимания на то, что она, может быть, загрязнена? Но ведь сходные намерения могут быть и у людей! И тут я понимаю, что нейронные сети моего мозга стали жертвой короткого замыкания и породили не тот образ. Не динозавров я боялся. Я боялся людей.

– Поворачиваем, – говорю я Генри. – Убираемся отсюда.

Но полный разворот в узком туннеле невозможен. Генри включает задний ход, и мы, пятясь, выбираемся наружу.

Уже наступили сумерки. Почти ничего не видно. Канал слишком узок, чтобы можно было развернуться, а потому мы осторожно едем задом, полагаясь лишь на наши тускло светящиеся красные габаритные огни. Проходит полтора часа, а развилки мы так и не нашли.

– Ты точно уверен, что прямо ехать нельзя? – спрашивает Алисса. – Прямо сквозь туннель?

– Нельзя, – отвечаю я. – А может, и можно.

Наконец, я признаюсь:

– Я не знаю.

– Может быть, доедем до лагеря бродяг? – предлагает Жаки, с трудом скрывая сарказм. – Они будут страшно рады нам помочь.

Двигаемся назад еще несколько минут, и тут Алисса кричит:

– Вот он! Видите?

Да, это точно он – справа вход в канал, ведущий строго на север. Устье канала заросло травой, а слева на стене – яркое граффити, которое и отвлекло наше внимание, когда мы здесь проезжали. Я чувствую облегчение. Если бы мы не нашли этот путь, я даже и не знаю, что бы мы делали.

Генри меняет передачу, и мы устремляемся по верной дороге, но не проходит и нескольких минут, как канал вновь раздваивается. И вновь меня начинают мучить сомнения – а тот ли это акведук вообще? Говорят ведь: стоит дождю начаться, тут же вымокнешь до нитки. Хотя нынче, когда у небес совсем не осталось воды, Всесильнейшая из Сил просто ищет самые надежные способы, чтобы тебя выпотрошить.

Потому что на приборной доске нашего грузовика начинает гореть индикатор: горючее на исходе.

Еще бы он не загорелся! За все время нашего путешествия никто из нас и не подумал о бензине. Меня можно ругать за ошибки в выборе маршрута, но за горючее отвечает водитель, то есть Генри.

– Как же ты не уследил за уровнем бензина? – укоряю я Генри.

– Простите, – парирует тот, – но я был немного занят.

– Делов-то! – восклицает Жаки. – Насколько я помню, там, сзади, был выход наверх, на улицы.

– Ну, и какая нам от этого польза? – спрашивает Алисса. – Заправки не работают, а к тому же мы запросто нарвемся на военных.

– В тебе говорит заложница закона и пай-девочка, – отвечает Жаки.

Я понимаю Жаки, а Алисса – нет.

– Выкачаем, сколько нам нужно, из брошенных машин, – говорю я.

Жаки кивает:

– Только что мы проехали под шоссе. Там их до черта.