в дальнем конце нашей секции (с нижних тигров, как мы говорили). Здесь, в просторном, как у львов, вольере с густым кустарником жили Джам и Морин, не связанные узами родства с обитателями тигровой ямы Полем и Рани. Идем туда вдвоем, неся ведра с мясом, и непременно за нами следует словно возникшая из небытия толпа ребятишек с добавлением любопытных взрослых. Дети снуют вокруг нас, испуская звонкие крики, задавая вопросы, нетерпеливо расталкивая друг друга и подпрыгивая, чтобы лучше рассмотреть кровавые куски.

— Ух ты! Гляди, какое мясо… Альф… Альф… погляди на мясо!

— А для чего эта вилка, мистер?

— Вот это да! Спорим, они и половины не одолеют.

— А что это за мясо, мистер?

— Джон, сынок, осторожно, не мешай служителю… Джон, слышишь, кому говорят?

И так далее, на всем нашем пути до вольера, где Джам и Морин мечутся взад-вперед у самой ограды, снедаемые адским нетерпением.

Мне всегда казалось интереснее кормить эту пару, чем Поля и его родительницу, ведь в яму мы просто бросали мясо, и все, а с нижними тиграми общение было более близким. Зацепишь вилкой мясо и просовываешь узким концом (обычно — костью) вперед между прутьями. Джам, как истый джентльмен, огрызался на свою супругу и отталкивал ее, если она пыталась опередить его. Схватит мясо зубами, упрется в каменную кладку и тянет, выгнув спину и напрягая все мускулы. Невероятная и даже грозная демонстрация силы: сантиметр за сантиметром тигр протаскивал мясо между прутьями, заставляя их отгибаться в стороны! Но вот прутья вдруг отпускают хватку, тигр от неожиданности садится и тут же, высоко подняв голову, важно шагает через кусты к пруду, чтобы там сожрать добычу.

Накормив Джама и Морин, мы отправлялись с ведрами за новой порцией. И снова нас сопровождает кучка зрителей, снова — град дурацких вопросов, без которых, видимо, не обходится кормление тигров.

— А почему мясо сырое?

— А если его сварить, они станут есть?

— Почему тигры полосатые?

— Если вы к ним войдете, они вас укусят?

Такие вопросы обычно задавали взрослые; вопросы детей, как правило, были куда разумнее.

Хотя Поль был моим любимцем, Джам и Морин, по чести говоря, являли собой более интересное зрелище. На фоне зелени деревьев и кустов их расцветка казалась особенно яркой. Правда, природа наделила их вспыльчивым нравом, и я неизменно дивился мгновенной смене настроений, когда из вяло слоняющихся по участку зверей они вдруг превращались в шипящее и рычащее воплощение ярости.

А еще мне нравились короткие любопытные беседы Джама и его супруги. Способ их общения был чрезвычайно своеобразным, а издаваемые звуки настолько далеки от обычного ворчания или рычания, что напоминали какой-то особый язык. Тигры фыркали, производя дрожащими носами громкие булькающие звуки. Всего-навсего фырканье, но как они умели его варьировать, сколько разных значений в него вкладывали (во всяком случае, мне так казалось)! Причем беседовали Морин и Джам, только когда мы загоняли их в клетки или выпускали в вольер.

Фырканье производилось двояко, и звук получался либо протяжный и насыщенный, словно тигры спокойно переговаривались, либо очень громкий, с вопросительной интонацией; оба способа допускали вариации в зависимости от обстоятельств. Беседы производили впечатление настоящего диалога: если один тигр издавал вопросительное фырканье, другой непременно отзывался.

Поначалу я только и различал два основных, так сказать, мотива — бормотание и вопросы. Однако, прислушиваясь, я научился улавливать небольшие отклонения; казалось, что и отдельные фырканья различаются между собой, в каждое из них вложен свой, особый смысл. Долго я воспринимал беседы тигров просто как фырканье, потом начал склоняться к мысли, что они разговаривают друг с другом на каком-то очень примитивном языке. Идея эта настолько меня увлекла, что я потратил уйму времени, прежде чем научился воспроизводить некоторые самые простые звуки, и наконец направился к тигровой яме, чтобы проверить свои успехи на Поле. Как только он подошел к дверце, я наполнил легкие воздухом и изобразил звучное вопросительное фырканье. Убежденный, что сам Джам не сказал бы лучше, я стал ждать ответа. Поль замер, явно озадаченный, и отступил на несколько шагов. Я фыркнул снова, почти так же выразительно, как в первый раз, и с меньшим расходом слюны. Кажется, дело пошло… Я с надеждой поглядел на Поля. Он наградил меня презрительным взглядом, от которого я чуть не залился краской, повернулся спиной и побрел обратно к своей постели. И я понял, что надо было бы еще малость потренироваться, прежде чем заговаривать с ним.

В ту самую пору, когда я осваивал тигриный язык, состоялось мое знакомство с Билли. Я только что проведал львов и шел по дорожке, практикуясь в фырканье. На повороте я фыркнул на зависть всем тиграм и чуть не наскочил на высокого тощего юношу с шапкой рыжих волос, круглыми голубыми глазами и носом пуговкой. Верхнюю губу и щеки юноши покрывал нежный пушок цвета яичного желтка.

— Привет, — сказал он с обворожительной улыбкой, — ты наш новый парень.

— Точно, — подтвердил я. — А ты кто?

Он помахал руками, уподобляясь ветряной мельнице, и хихикнул.

— Я Билли. Просто Билли. Все зовут меня Билли.

— А в какой секции ты работаешь? — поинтересовался я, так как прежде не видел его в зоопарке.

— Да во всех, — ответил Билли, косясь на меня с хитринкой, — во всех.

Мы постояли молча. Билли жадно разглядывал меня, словно натуралист, который напал на новый, неизвестный вид.

— Ну и жуткий насморк у тебя, — внезапно произнес он.

— Нет у меня никакого насморка, — удивился я.

— Как это нет? — сказал он укоризненно. — Будто я не слышал, как ты чихал на весь зоопарк.

— Я не чихал, я фыркал.

— А звучало, как чих, — возмутился Билли.

— А на самом деле фырканье. Я учусь фыркать по-тигриному.

Круглые глаза Билли полезли на лоб.

— Чему ты учишься?

— Фыркать по-тигриному. Тигры разговаривают друг с другом фырканьем, вот я и хочу научиться.

— Ты спятил, — убежденно сказал Билли. — Как это можно разговаривать фырканьем?

— А вот так, как тигры. Возьми да послушай их как-нибудь.

Билли хихикнул.

— Тебе нравится здесь работать? — спросил он.

— Очень. А тебе?

Он снова метнул в меня хитрый взгляд:

— Нравится, но со мной другое дело, я здесь должен находиться.

Вспомнив о том, что у каждой деревни есть свой дурачок, я заключил, что напоролся на Уипснейдское издание.

— Ну ладно, я пошел.

— Еще увидимся, — сказал Билли.

— Ага, увидимся.

Удаляясь вприпрыжку между кустами бузины, он вдруг затянул пронзительным, режущим ухо голосом:

Я странствующий менестрель,

Одет в тряпье и лохмотья…

В Приюте я застал