две удобные косы, но они уже лохматятся по краям. Пожалуй, пора их помыть. Ох, ненавижу это. Может, мне удастся отделаться… – Он работает в районе Кугуши под началом бваны Мартиника, – продолжает Пенда таким тоном, будто все знает. – Я попробую найти повод зайти в магазин завтра. Может, скажу, что мне что-то нужно.

– Ооо. – Более высокий голос, тот, что звучал первым, принадлежит Нуру. Я могу представить, как ее большие кукольные глаза расширяются, как это всегда происходит, когда она приходит в восторг. С ней мы тоже не то чтобы подруги, но она симпатичнее Пенды. – Можно пойти с тобой? Я так хочу встретиться с ним!

Они снова хихикают, и я сдерживаю стон. В конце концов, мне не следует здесь находиться.

Изначально у меня был простой план – спрятаться за статуей, пока не начнутся дневные занятия, а затем пробраться в небесный сад, чтобы встретиться с Тао. Не сомневаюсь, мой лучший друг уже там, ждет меня и занимается тем, что он обычно делает в свободное время, – читает, – но что угодно лучше, чем еще один день в душном классе со старым мастером Лумумбой. Он преподает литературу и языкознание и сейчас пытается научить меня склонять правильные глаголы языка кушото. Я думала, что ничего не может быть хуже, чем его разглагольствования о правильных чередованиях согласных, но теперь начинаю подозревать, что ошибалась.

– Он такой замечательный, – продолжает Нуру, и я слышу, как у нее перехватывает дыхание от восторга. – Такие глаза, такие плечи, а видела ли ты его ладони? Они огромные…

– Ты же знаешь, что говорят про большие руки…

– Пенда!

Они снова принимаются хихикать, и я кошусь на ближайшее окно, всерьез подумывая прыгнуть. Не то чтобы я против разговоров о мальчиках – боги свидетели, в моей группе дарадж немало симпатичных, – но последнюю неделю все только и говорят об этом мальчике. Я не знаю, как его зовут, и сейчас мне уже все равно. Все сверстницы в Лкоссе, кажется, без ума от него. Девушки думают, что он симпатичный, и даже некоторые парни, кажется, об этом задумываются. Я же думаю, это полная чушь. Можно подумать, в этом городе никогда не видели новых людей.

– Ну и что ты ему скажешь? – спрашивает Нуру у Пенды. – Если увидишь его завтра.

Я выглядываю из-за статуи и замечаю хитрую улыбку Пенды.

– Он недавно в городе, а значит, ему нужен проводник. Я собираюсь предложить ему экскурсию по храму, а может, и по западным садам.

– О, – отвечает Нуру. – Там наконец-то закончили ремонт?

– Да, на этой неделе. Адия отлично поработала с кустами.

Хотя я знаю, что они меня не видят, еще сильнее сжимаюсь, прячась в тени статуи, когда они упоминают мое имя. От смущения окатывает жар.

– Поверить не могу, что она задела ту прекрасную статую, – говорит Нуру. – Кажется, брат Язид с этим еще не смирился.

Я рассерженно стискиваю зубы. С братом Язидом совершенно невозможно договориться. В конце концов, я не хотела, чтобы сияние, которое я использовала, обрушилось на статую Амокойи, это была случайность. Кроме того, мне кажется, что богиня воды лучше смотрится без дурацкой тиары. Искусство – дело субъективное.

– Честно говоря, – замечает Пенда, – эта девушка опасна.

Я чувствую, как гнев поднимается внутри.

– Она может быть приятной, – мягко говорит Нуру. – Просто иногда она… чересчур.

Эти слова ранят меня сильнее, чем слова Пенды. Теперь я не считаю Нуру более симпатичной из них двоих. Чересчур. Определенно, я слышала такие слова раньше. Чересчур шумная. Чересчур сильная. Что угодно чересчур. Я знаю, что это так, но просто не умею быть меньше.

– Давай выберем, что надеть завтра, – предлагает Нуру, и в ее голосе снова звучит восторг. – Пенда, пожалуйста-пожалуйста, можно мне одолжить твое платье-анкара? То зеленое из…

– То есть то, на которое ты пролила суп огбоно[10] на прошлой неделе?

Их голоса стихают, когда они, наконец, встают и уходят. Я почти полчаса ждала, пока они уйдут, но теперь поднимаюсь не сразу. Их слова все еще звучат в голове.

Эта девушка опасна.

Иногда она… чересчур.

Они обе правы. Я опасна, и меня бывает чересчур. И я не хочу, чтобы так было. Я хочу быть как другие девушки моих лет, которые умеют заплетать волосы и вести умные беседы. Я хочу научиться уравновешенности. Проблема в том, что ее во мне совсем нет.

Она не для меня.

Не в первый раз я вспоминаю тот день в кабинете отца Масего, когда мне было двенадцать и когда он сказал, что я исключительна. С его смерти прошел год, его место занял новый Кухани. Однажды отец Масего сказал мне, что я совершу что-то удивительное. С каждым днем я верю в это все меньше.

Я медленно выхожу из-за статуи. В этой интерпретации бог смерти изображен мудрым стариком, у его ног лежит бегемот. Чем дольше я смотрю на эту статую, тем сильнее она меня пугает, так что я, не теряя больше времени, выхожу из коридора и направляюсь в небесный сад. Задержка, которая случилась из-за Пенды и Нуру, отняла слишком много ценного времени, но, если повезет, я смогу встретиться с Тао, до того как…

Я едва не врезаюсь в человека, который заворачивает за угол. Он несет большой ящик, и когда мы сталкиваемся, он буквально приземляется на меня. Я действую не раздумывая: сияние откликается, как и всегда, и я использую его небольшую порцию, чтобы толкнуть ящик обратно в руки курьера. Его лица по-прежнему не видно, но он благодарно кивает.

– Извините, – произносит низкий мужской голос.

– Все нормально, – быстро отвечаю я, стараясь обойти его.

– Я впервые доставляю что-то в храм. – Курьер сдвигается вправо одновременно со мной, невольно заслоняя мне путь. – Похоже, повернул не туда. Теперь пытаюсь разобраться…

– Ну так удачи. – Я шагаю влево, и на этот раз мне удается протиснуться мимо него. – Я тут учусь почти семь лет и до сих пор…

Слова застывают в горле, когда курьер ставит ящик на пол и я впервые вижу его лицо. На меня смотрит не какой-нибудь замшелый учитель из храма, а мальчик со светло-коричневой кожей и черными волосами. Я тут же понимаю, кто это: тот, о ком все говорят. Мальчик с запада.

И я вынуждена признать – некрасивым его точно не назвать.

– Привет, – говорит он, улыбается и прикладывает руку к сердцу. Я узнаю этот жест – на западе, в Дхабабу, это обычное приветствие. Он, похоже, понимает, что сказал, и на его лице появляется легкое смущение. – Уф, извини. –