— Ночь сегодня удивительно ясная, Филип. Дай-ка, думаю, полюбуюсь звездным небом… ведь звезды, как ты помнишь, всегда манили меня. Из моего окна их толком не видно. Буду признателен, если ты разрешишь мне посидеть у тебя и посмотреть на звезды.

— Какие могут быть вопросы, старина! Проходи и устраивайся поудобнее, — ответил я, несколько удивленный такой просьбой. Джулиан прошел через всю комнату и облокотился на подоконник. Я тоже поднялся с кресла и встал с ним рядом. Не снимая очков, брат устремил взгляд на ночное небо. Похоже, его интересовали какие-то конкретные созвездия.

— Глядя на звезды, невольно веришь, что это не просто украшение неба. Есть в них какой-то скрытый смысл, — произнес я.

Настроение брата мгновенно изменилось.

— Ты на что намекаешь? — процедил он и смерил меня подозрительным взглядом. Очков Джулиан, разумеется, не снимал, но ощущение было именно такое. Я был поражен его реакцией, потому что говорил без всякой задней мысли.

— Я просто хочу сказать, что, возможно, древние астрологи в чем-то были правы, — ответил я.

— Астрология — древняя и точная наука, Филип, тебе не следует так легковесно отзываться о ней. — Брат говорил медленно, словно сдерживая всплеск эмоций. Что-то подсказало мне, что лучше замолчать. Через пять минут Джулиан ушел. Размышляя о его поведении, я какое-то время сидел неподвижно и продолжал смотреть на звезды. Мне почему-то вспомнились слова, которые он произнес в ночь накануне помешательства: «…чтобы в день, когда звезды займут правильное положение, они смогли осуществить Великое Всплытие…»

В ту ночь я не сомкнул глаз. Мне мешал уснуть шум, бормотание и стоны, доносившиеся из комнаты Джулиана. Во сне он нес какую-то околесицу о Великой Зеленой Бездне, Пурпурном Пожирателе, заточенном Шогготе, Йиб-Тстле, Тсатоггуа, каких-то космических криках, губах Бугг-Шаша, обитателях Ледяной Бездны. Ближе к утру, нещадно устав от бессонницы, я наконец погрузился в тяжелый сон и проснулся поздно утром пятнадцатого числа.

Джулиан уже спустился в подвал. Умывшись и одевшись, я вспомнил про его обещание и поспешил к подвальной двери. Однако на полпути мое внимание привлек знакомый звук: что-то просунули в щель для корреспонденции.

Дневник!

Безосновательно опасаясь, что и Джулиан мог услышать этот звук, я бегом бросился к входной двери, схватил с коврика обернутую в коричневую бумагу бандероль и поспешил к себе спальню. Там я быстро заперся изнутри и торопливо надорвал упаковку. Дверь в спальню Джулиана была не заперта, и я решил, что, пока он в подвале, незаметно подброшу дневник за изголовье его кровати; дескать, он сам его уронил. Однако стоило мне, отложив дневник в сторону, взяться за чтение сколотых скрепкой страниц, выпавших из надорванной обертки бандероли, как задуманный обман вылетел из моей головы. Уолмсли сдержал свое обещание. Отбросив письмо, я принялся торопливо просматривать перевод зашифрованных записей Джулиана. Вот они, необходимые доказательства — в аккуратно написанных абзацах, снабженных кое-где комментариями. Но читать все не было необходимости: некоторые слова и фразы сами бросились в глаза.

«Это обличье [форма?] вызывает у меня отвращение. По крайней мере это ненадолго. Могут возникнуть трудности, потому что сначала форма [тело/обличье?] не поддавалась мне. Боюсь, это в какой-то мере насторожило [? —?]. Мне также приходится прятать [защищать/скрывать?] часть себя, которая также проникла с переправкой [путешествием/переходом?].

Я знаю, что разум [? —?] плохо переправляется в Глубины… и, конечно же, его глаза были разрушены [уничтожены?] полностью…

Проклятие на эту воду, что успокаивает [сдерживает?] силу Великого [?]. В эти редкие времена [периоды?] я поглядел на [сидел/наблюдал?] многое и изучал то, что видел и о чем читал, но мне пришлось приобретать эти знания тайно. Послания разума/мысленные сообщения [телепатия?] от моего рода [собратьев?] в [? —?] около места, которое люди зовут [?] Дьявола, мало мне помогли, потому что эти существа/создания достигли потрясающих успехов в глубинные времена [моменты/периоды] после их [?]нападения на обитателей [?[Дьявола.

Я видел многое и знаю, что не настало еще время для великого пришествия [всплытия/восхождения?]. Они создали оружие [?] мощи. Есть шанс/риск потерпеть поражение, а такого не должно произойти.

Но если [?????? они???] обратят свои устройства против самих себя [??? двинут???] народ против народа [?? тогда??] разрушительная/катастрофическая война, сравнимая с [имя — возможно, Азатот, как в Пнакотикских рукописях].

Разум [? —?] был уничтожен, не выдержат тяжести глубин… Потребуется вступить в контакт с моей естественной формой, чтобы повторно стать ею [войти в нее?].

Ктулху! [?] триумфа[??] мне не терпится вернуться в собственную форму[тело/обличье?]. Мне не нравится, как его брат [слово „брат“ подразумевает вероломство?] смотрит на меня… но он ничего не подозревает…»

На страницах перевода было еще много всего, очень много, но большую часть текста я просмотрел бегло и закончил знакомство с ним последним абзацем, который предположительно появился в дневнике незадолго до того, как Джулиан отправился в Лондон.

«[Дата?]… ждать еще шесть [короткий период времени?]… Затем звезды должны занять… правильное положение [прийти в норму?] и если все сложится удачно, то может быть завершен/осуществлен перенос».

Это было все, но и этого оказалось больше, чем достаточно. Упоминание о том, что я «ничего не подозревал» (речь, видимо, шла об ужасах, вызвавших первый приступ помешательства у Джулиана), окончательно убедило меня: брат мой серьезно болен.

Схватив дневник, я выбежал из комнаты, думая лишь об одном: что бы Джулиан ни затеял, его непременно нужно остановить. Новые «интересы» представляли нешуточную угрозу для его душевного здоровья, и кто поручится, что лечение окажется успешным и в следующий раз? Если произойдет рецидив, мой брат может навсегда лишиться рассудка.

Я принялся, как безумный, барабанить в дверь. В следующее мгновение та распахнулась, и я в буквальном смысле влетел в подвал. Влетел… да, из разумного мира в мир безумный, чуждый, кошмарный, не похожий ни на что. Сколько буду жив, никогда не забуду увиденное. На расчищенном участке в центре подвала красным мелом был начертан несомненный символ зла. Мне он попадался в книгах, которые уничтожил Джулиан… Теперь мне известно, что он означает, и всякий раз при мысли о нем я передергиваюсь от омерзения. В стороне от знака я увидел кучку золы — это было все, что осталось от многочисленных рукописей моего брата. На кирпичах, между которыми пылал огонь, лежала металлическая решетка. На стенах я разглядел начертанные зеленым и синим мелом знаки, в которых узнал богомерзкий «Код Нихарго». В воздухе висел тяжелый запах ладана. Вид у подвала был какой-то призрачный, нереальный. Он напоминал живую иллюстрацию к творениям Элифаса Леви — классическое логово чернокнижника. Испуганный этим зрелищем, я повернулся к Джулиану и в последнюю секунду заметил, как взметнулась массивная кочерга, обрушившаяся затем мне на голову. Предпринять я ничего не успел. Не смог, ибо мой брат снял темные очки, и вид его ужасных глаз поверг меня в оцепенение…