Хорошо, что Смольников стоял рядом и смог поддержать меня,когда я пошатнулась. Не знаю, что изумило меня сильнее: то, что Вильбушевич вточности походил на портрет, нарисованный моим воображением, или новое местослужбы Смольникова, или… моя рекомендация.

Смольников неприметно ткнул меня в бок, после чего ясообразила-таки, что надобно подать руку новому знакомцу.

Вильбушевич схватил ее и потащил куда-то вверх. Я не сразупоняла, что он намерен сделать с моей рукой, однако новый тычок в бок менявразумил. О господи, я совершенно забыла, что руку дамам принято целовать!Ужас, я начисто одичала в суровом мужском обществе, где меня нипочем не желаютсчитать за женщину! Что характерно, я этого добивалась сама, но, кажется, ивпрямь напрасно, прав был некий товарищ прокурора…

– Если угодно, – уточнил Смольников, обменявшись сВильбушевичем рукопожатием, – можете называть меня ГеоргиемВладимировичем. Жорж – это для прекрасных дам!

Более он ничего не добавил, и я догадалась, что служащимобщества «Кавказ и Меркурий» Лалла отрекомендовала Смольникова по его же просьбе.Ну что же, можно ли сыскать человека более безобидного и легкомысленного, чемконторщик пароходной компании?

Видимо, Вильбушевич так и воспринял нового знакомого, потомучто между ними незамедлительно завязался очень оживленный разговор о пароходныхрейсах и удобстве водного сообщения. К моему изумлению, Смольников проявил вэтом деле немалую осведомленность, а потом, когда стал сетовать на низкоекачество медицинского обслуживания на рейсах, он и вовсе расположил к себеВильбушевича. Оказывается, медицинская помощь пассажирам пароходов, поездов ивообще путешественникам – это конек нашего нового знакомца. Вильбушевич уверял,что во время любого пути сопротивляемость организма болезням резко ослабляется.Не зря ведь даже пост – в том числе и Великий пост! – дозволяется нарушать«аще в дорози, аще в болести». Вильбушевич был убежден, что всякийпутешествующий должен заключать с организатором его вояжа – железной лидорогой, пароходством ли, ямской ли почтою – некое соглашение, род договора,которое гарантировало бы путешественнику охрану его здоровья в пути. Чудилось,эта тема настолько его занимала, что он был счастлив заполучить благодарногослушателя и даже единомышленника в лице Смольникова.

Несколько мгновений я прислушивалась к разговору – о нет, самособой, вовсе не потому, что меня заботило здоровье странствующих ипутешествующих. Я хотела незаметно присмотреться к Вильбушевичу. Если мы правыв наших предположениях, передо мной находится кровавый, страшный убийца. Ноэтот добродушный толстяк ничуть не походил на злодея! В нем не было ровноничего свирепого, и этот мясистый, картошкой, нос, и эти пухлые щеки, и чуточкуизвиняющаяся улыбка, и уже знакомый мне округлый, рокочущий голос изобличали,напротив, человека мягкосердечного! А впрочем, теперь очень многие считают, чтовыводы Ломброзо ошибочны. И я с этим согласна. Думаю, даже Мари Бренвилье,знаменитая французская отравительница, которая сжила со свету всю свою родню,стоявшую между ней и богатым наследством, и проводила свои кошмарные опыты надбольными в лазаретах, – думаю, и она была похожа не на дьявола, а начеловека, а может статься, и вовсе была очаровательна…

Однако вернемся к нашему застолью.

Если даже меня не слишком-то интересовал разговорСмольникова и Вильбушевича, то уж Лаллу он привел в сущее бешенство. Кажется,она вообще не выносила никаких бесед, предметом которых не являлась еесобственная персона, а тут еще мое присутствие подлило масла в огонь.

Несколько минут темные глаза Лаллы метали в мужчин яростныемолнии, которые, впрочем, не попадали в цель. Наконец она вскричала:

– А не пора ли выпить за именинницу?! Прошу к столу,господа!

Господа огляделись не без недоумения, поскольку никакогостола в комнате не было. Я решила, что нам сейчас предложат перейти в столовую,и вдруг меня как ударило: я вспомнила, что мы со Смольниковым явились наименины без какого бы то ни было подарка. Ужас! Ни дешевенького букетика, никакой-нибудь самой простенькой бонбоньерки! Бедная Лалла – вместо подаркалегкомысленный Гошенька предъявил своей бывшей пассии «пассию нынешнюю». Ужасновсе-таки жестокие звери эти мужчины, какое счастье, что мое сердце не привязанои не может привязаться ни к одному из них!

От стыда я даже не сразу осознала дальнейшее. Лалла подошлак какому-то низенькому сооружению, стоявшему в углу холла, посреди просторногоперсидского ковра, и сдернула с него очередной переливчатый платок. Сооружениеоказалось низеньким столиком, уставленным множеством тарелочек и блюдечек. Наних горками были насыпаны яства, которые можно приобрести в восточном рядуМытного рынка, где торгуют бухарцы и хивинцы. Соленые фисташки, арахис, кишмиш,миндаль, курага, инжир, финики, засахаренные груши и даже, кажется, ананасы,рахат-лукум и нуга, еще масса столь же редкостных, изысканных, даже диковинныхяств… тут же множество затейливых графинчиков и красивых бокалов и рюмок.

– Прошу, господа, откушать! – пригласила Лалла играциозно опустилась… прямо на ковер, изящно поджав под себя ножки.

А, ну понятно. Индийская принцесса. Ой, какое счастье, чтонынче не носят кринолины! Хороша бы я была! И, благодарение богу, мое платьебез турнюра, который уже тоже отошел в область преданий. Поэтому я довольнолегко присаживаюсь рядом с Лаллой – между прочим, не без удовольствия увидав наее пикантном личике гримасу озадаченности. Она что же, ожидала, что я потребуюстул? Ха-ха!

Мужчины последовали приглашению хозяйки куда болеепринужденно, не скрывая недоумения. Правда, озадачены они были не столько тем, какнам пришлось сидеть, сколько тем, что есть практически нечего. Дарьюшка непоявлялась, чтобы внести что-нибудь более существенное, чем орешки изасахаренные сласти, которым Лалла между тем отдавала должное. Она клевала,точно птичка, то из одного блюдечка, то из другого, не забывая при этомнаполнять свой бокал и рюмочку то из одного графинчика, то из другого инемедленно опрокидывать эти бокал и рюмочку в свой ярко накрашенный ротик, иналивала в них вновь, и вновь опрокидывала с завидной лихостью… Ей-богу, несовру: мы не успели наполнить свои рюмки и по разу, не успели даже первый тостсказать в честь именинницы, а Лалла уже умудрилась опрокинуть не меньше шести!

Глаза ее замаслились, лицо в одно мгновение словно быобрюзгло.

В жизни не видела, чтобы человек напивался с такой скоростью!Наверное, она уже успела хорошенько взбодриться до застолья.

– Черт меня подери, – сокрушенно прошепталСмольников, – да ведь бедняжка Лалла уже закосела. Похоже, она совсемспилась от тоски по мне!