Странное дело, баулы из квартиры исчезли, ташкентские девчонки не путались под ногами, и пахло не пловом, а чем-то с детства знакомым. Я заглянул на кухню, в ванную, но никого там не обнаружил. Даже Женьки Возлюбленного.

— Где все? — спросил я Плюшко.

— Сбежали девчонки. В гостиницу, наверное. Как вчера Сазон Сазонович приехал с другом, так они и сбежали.

— С баулами?

— Сазон Сазонович баулы на балкон выставил. Говорит, нельзя так захламлять квартиру.

Через балконное стекло, и правда, виднелись штабеля баулов, припорошенные снегом.

— Как же они сбежали? А товар? Чем они на рынке торговать будут?

— Не знаю, — пожал плечами Плюшко. — Сазон Сазонович сразу как приехал, стал поросенка на гриле жарить. Салима с Надирой с рынка вернулись, принюхались и убежали, не сказав ни слова.

— Свинины они испугались, — вмешался Мальцев и постучал указательным пальцем по Корану. — Мусульманки они. Сазон хотел Элку покормить, по дороге из аэропорта хряка купил, ну и… Девушки пришли, а он кашеварит, да еще Коран почитал, да как заорет им: «На молитву шапки долой!» Они и убежали, роняя перчатки.

Сазон, присев на диван, молча переводил взгляд с Мальцева на меня, с меня на Мальцева. Он не слышал ни слова, но кивал головой, соглашаясь со всеми, чтобы сделать мне приятное.

— Женька где?

— Салиму пошел на рынок искать, — сказал Плюшко, расстилая мокрую тряпку на выходе из коридора в комнату. — Вот, теперь в обуви никого в квартиру не пущу. Коридор-то легче помыть. А то все прутся, не разуваясь.

— Он же в розыске! — заорал я.

— Я ему повязку на лицо наложил. Только глаза, ноздри и рот видно. Все равно его не удержать было. У него с Салимой… того… романтические отношения.

— А Элка где?

— На работе.

Где же ей еще быть.

— Дед! — крикнул я. — Ноги подожми, кот под диваном! Покусает!

Сазон не услышал ни слова, но улыбнулся и усиленно закивал. Он всегда так кивал, когда хотел мне угодить.

— Да нет там кота, — тяжело вздохнул Александр Григорьевич. — Сазон Сазонович его… с балкона выбросил. Барсик ему в ногу вцепился, а Сазон Сазонович его с четвертого этажа…, за хвост… хорошо внизу сугроб высокий.

— А Григорьич как заорет! — встрял Мальцев. — Даже Сазон услышал, что это его личный кот, помчался на улицу и притащил кота обратно. Но…

— Но это оказался другой кот, — закончил грустно Плюшко. — Барсик убежал.

Это оказалась кошка. Беременная. Она спит под ванной и никого к себе не подпускает, наверное, рожать собралась. Я назвал ее Муркой.

Я загоготал. Сазон тоже громко рассмеялся, довольный тем, что доволен я.

— Елизар, а почему Сазон опять глух как тетерев? Когда я ему звонил, он прекрасно слышал. Сказал, что Галка ему штуковину какую-то вставила, для… усиления потенции.

— Наврала Галка. Обманула. Григорьич штуковину эту посмотрел и определенно сказал — слуховой аппарат это, а не… Григорьич ваш ученый, бля!

— Ну, не такой уж я и ученый, — засмущался Плюшко, — так… радиофизик, кандидат технических наук. Но штуковина действительно оказалась слуховым аппаратом, правда, хорошим, японским. Сазон Сазонович как про это узнал, так побежал его в унитаз спускать.

— Спустил? — спросил я без всякой надежды.

— Не успел, — замотал головой Плюшко, — Женька отобрал, сказал, в хозяйстве пригодиться.

— Что ж вы так неосторожно, Александр Григорьевич? — пристыдил я его. — В кои-то веки Сазону проблему со слухом решили!

— Кто же знал! — искренне расстроился Плюшко. — Кто же знал! Сазон Сазонович хотел мне этот аппарат подарить для… Ну, в общем, я его осмотрел и объяснил, что к потенции он отношения не имеет. Его теперь Женька в ухе носит. Он, кажется, мне не поверил.

Голова моя пошла кругом. От Плюшко, драящего полы, от свинины на гриле, от Барсика, выброшенного с балкона, от беременной Мурки, от слухового аппарата, который чудом не спустили в унитаз, который носит теперь Женька, у которого забинтовано лицо, который бегает в поисках Салимы и Надиры, которые…

Голова пошла кругом, и я взял с полки не Коран и не «Партнерский секс», а Донцову. Мой женский коллектив утверждает, что когда совсем не осталось сил, когда действительность прессует мозги так, что не хочется жить, нужно взять Донцову и прочитать хотя бы пару страниц. Я почти увлекся, признав, что женские фантазии имеют право на жизнь под яркой обложкой, как Сазон вдруг подскочил с дивана и крикнул:

— А не полечиться ли нам, коллеги?

Все оживились чрезвычайно и гуськом побежали на кухню. Заинтригованный, я поплелся за ними. Без баулов кухня выглядела на удивление просторной, но… не такой уютной. Дед безошибочно отыскал в навесном шкафчике рюмки, достал из холодильника огромную копченую курицу, банку маслин, сыр, батон колбасы диаметром с трехлитровую банку, и откуда-то из-под стола жестом фокусника извлек бутылку «Иммуномодулятора».

— Вы что… это пьете? — удивился я, изучив бутылку на просвет. Внутри блестела коньячного цвета вязкая жидкость.

— Это, сынка, почище любого коньяка будет! Тут этого добра в квартире навалом! Вроде, говорят, лекарство, но градусов восемьдесят будет! Букет! Послевкусие! И никакого похмелья. Удивительный продукт!

— Да, да, — поддакнул Плюшко, — очень симпатичный напиток! Настоян на целебных травах.

— Слушайте, но тут же написано: чайную ложку после еды. А вы его глушите.

— Помилуйте, — возмутился Плюшко, — мы и так чайную ложку, и конечно, после еды. Наливай! — скомандовал он Мальцеву. Мальцев с точностью аптекаря накапал в рюмки равное количество «Иммуномодулятора».

— За поэзию! — поднял рюмку Плюшко.

Как ни странно, дед расслышал тост и усмехнулся:

— Со стихами Елизар завязал, взялся за прозу.

— Что вы говорите? — проявил Плюшко горячий интерес. — Детектив? Любовный роман? Чем порадуете?

Так и не присев, они одновременно выпили и одновременно закусили, будто исполняли эстрадный номер и долго репетировали синхронность движений.

— Эссе, — засмущался Мальцев. — Глубокие тексты, знаете ли, всегда актуальны. Это, бля, вам не Донцова какая-нибудь.

— Да, да, — пробормотал Плюшко, разливая вторую порцию средства от всех болезней, над которым трудились лучшие умы Сибири, и главным достоинством которого была крепость в восемьдесят градусов.

Они снова повторили синхронный номер, и он в еще большей мере напомнил изысканный мужской танец.

— Я почитаю, — молвил Елизар и завел глаза к потолку. — Эссе. Называется «Суть Сад». «Сад этот был рассадником зла. Зло зарождалось в нем; и сущность его, желтоватая застарелым жирком, местами посеревшая в приступах добреца, копошилась тяжко, неповоротливо, насущно. Он был изрезан секторами, как развалившийся домик Лего — и выпрямленные ряды его деревьев, подобно тетиве, посылали острые свои стрелы лишь в тину пустоты»…