Гуго издал невнятный звук. Обхватив жену за талию, он затащил ее в сырой, освещенный лампой погреб и припал к ней, содрогаясь. Махелт видела, что он действительно плачет, и ее страх лишь возрос. Она утешала мужа, обвив рукой за шею, гладя по волосам, другую ее руку он держал в своей, прижимая к груди.

– Гуго, что случилось?

Он продолжал дрожать в ее объятиях. В погребе было безопасно и темно, и Гуго мог дать волю чувствам, которые сдерживал с самого Ноттингема.

– Вряд ли я могу вам рассказать, – хрипло произнес он.

– Я достаточно сильная и могу вынести что угодно. Неведение – вот что действительно страшно. Почему вы не в Уэльсе?

Отпустив жену, Гуго вытер глаза рукавом. Махелт закрыла дверь погреба, усадила мужа на бочонок и протянула ему флягу с медом.

– Пейте, – приказала Махелт.

Ее тон был резким, потому что теперь она не только тревожилась, но и злилась. На лице Гуго застыло выражение, какого она прежде не видела, как будто сломалось что-то самое главное, и Махелт приготовилась сразиться с причиной, какова бы она ни была.

Гуго сделал глоток, опустил флягу и посмотрел на жену:

– В Ноттингеме раскрыт заговор против короля… Заговорщики намеревались убить короля, королеву и их детей.

– Что?

– Это правда. Шотландский король прислал ему предупреждение, и еще одно пришло из Уэльса – от его дочери, – но слишком поздно и уже ничего нельзя было изменить. Король решил преподать всем урок.

– То есть как – слишком поздно? – Махелт глядела на мужа, по ее спине бежали мурашки.

Иоанн мертв? Ее мысли обратились к старшему брату. Возможно, он замешан или арестован? Ей стало плохо, но она сказала себе, что Гуго не стал бы плакать из-за ареста Уилла. Он ожидал бы, что заплачет она. И он не мог обезуметь из-за заговора против короля. В последний день дома мужчины постоянно переглядывались, и Махелт подозревала, что Гуго кое-что знал еще до отъезда. Свекор тоже изрядно нервничал и, хромая, выходил из своей комнаты, чтобы перехватывать гонцов.

– Поскольку мы не могли отправиться в Уэльс, как собирался король, и поскольку Уэльс должен был стать местом его убийства, король повесил заложников, которых принц Лливелин дал ему в прошлом году. – В широко раскрытых глазах Гуго плескался пережитый ужас. – Двадцать восемь заложников. Он сбрасывал их с крепостного вала одного за другим, а остальные, ожидая своей участи, смотрели, и наемники Иоанна вели счет повешенным, как наш сын ведет счет бочонкам. Некоторые из них… Некоторые были маленькими мальчиками, место которых – у материнской юбки. Одного звали Родри, не знаю, кем был его отец, кем-то из вассалов Лливелина. Я играл в мяч с ним и остальными мальчишками, когда за ними явились наемники Иоанна. Только что он гнался за мной, чтобы отобрать мяч, и вот уже хрипит в петле. Филипп Марк сказал, мы должны радоваться, ведь одной гнидой меньше вырастет в вошь, но я скажу, что все мы теперь прокляты за это.

Махелт упала перед мужем на колени и взяла его за руки.

– Нет, Гуго, только не ты! – страстно произнесла она. – Господь всемогущий!

– Не говори мне о Господе – я ужинаю с дьяволом. – У Гуго перекосило рот. – Я думал, у меня достаточно длинная ложка, но, оказывается, ошибался. В этой стране ни у кого нет достаточно длинной ложки. – Он посмотрел на руки жены, лежащие поверх его рук. – Но у меня нет выбора, потому что, если я не стану с ним ужинать, меня съедят и мою семью съедят, или уморят голодом, или… повесят. Мне стыдно, что я ничего не сделал, но я ничего не мог сделать, и, по правде говоря, король действовал по закону. Это был всего лишь ответный ход… но он был безжалостным и аморальным…

Махелт оцепенело смотрела на мужа. Ей хотелось утешить его мудрыми словами и вернуть все на свои места, но перед мысленным взором раскачивались тела на крепостной стене – тела членов ее семьи, и ближе всех висел ее ребенок и пытался считать до десяти с посиневшим горлом от врезавшейся веревки, и у нее самой перехватило горло так, что она не могла говорить.

– Два заговорщика были раскрыты, – хрипло добавил Гуго. – Юстас де Весси и Роберт Фицуолтер. Они бежали, прежде чем их успели арестовать, но король отправился на север со своими извергами-наемниками и меняет кастелянов и шерифов, которых подозревает в участии в заговоре.

Махелт прикусила губу.

– А что Уилл?

– Он близок к де Ласи и Фицроберту, а они оба под подозрением. – Гуго бросил на жену предостерегающий взгляд. – Если Уилл замешан в заговоре, молю Бога, чтобы ему хватило ума замести следы.

Махелт побелела:

– Я ничего не слышала, клянусь!

– Мы должны быть осторожны, – сухо кивнул Гуго. – Король подозревает всех и каждого, а наемники и подхалимы, которыми он себя окружил, выполняют все его приказания, потому что он платит им жалованье и наделяет властью.

В дверь внезапно заколотили, и оба в испуге подскочили.

– Па-па-па-па, выходи! – завопил маленький Роджер.

Они услышали, как няня пытается его утихомирить, а он возмущенно верещит и снова колотит в дверь.

Махелт рванулась к двери, но Гуго ее упредил:

– Все в порядке.

Он осторожно отстранил жену, подошел к двери и открыл ее навстречу своему разъяренному, покрасневшему сыну, который пытался отбиться от няни. Гуго наклонился и подхватил Роджера. Сын был крупным для своих лет, но все же нетяжелым. Прочным, как дуб, хрупким, как паутинка, и гудящим, как маленькая злая оса. Живым. Гуго никогда еще не видел ничего столь живого.

– Я здесь, – сказал он. – Я всегда буду здесь.

Гуго вытер слезы ярости со щек сына и той же рукой слезы сердечной муки и вины со своих щек.

– Что теперь? – спросила Махелт.

Гуго поцеловал соленую щеку Роджера:

– Мы затаим дыхание и сосчитаем до десяти.

– Раз, два, три… – начал Роджер, старательно поднимая пальцы. – Четыре, пять… – Он подпрыгивал на руках у отца.

Гуго вынес сына во двор, чтобы посмотреть, как прибывает войско.

– А потом?

– А потом мы найдем какой-нибудь выход, – устало произнес он, – потому что это необходимо ради общего блага.

Фрамлингем, ноябрь 1212 года

Махелт несколько недель была как на иголках, опасаясь за Уилла, но новостей не поступало, и она решила, что лучше оставаться в неведении. Это как бросить одеяло в грязный угол. Чище не станет, но с виду поприятнее. Король потратил больше тысячи фунтов, укрепляя свои замки на севере. Одних кастелянов он сместил, других вынудил дать заложников… и после того, что случилось в замке Ноттингема, никто не сомневался в последствиях неповиновения.

В день святого Мартина на второй неделе ноября полагалось резать боровов, которые наели бока на желудях. Самцам, за исключением племенного хряка и еще одного, предстояло стать беконом, солониной, сосисками, ветчиной, студнем, кровяной колбасой и салом, чтобы кормить домочадцев в темные зимние дни, в то время как самок оставляли на развод. Боровов загнали в нижний двор и забили одного за другим ударом топора между глаз и ловко воткнутым в шею ножом – один работник втыкал нож, другой подставлял под кровь большие неглубокие миски. Затем мертвых свиней обваривали кипятком, чтобы удалить щетину, подвешивали на веревках и потрошили.