– Я теперь как истукан. И не повернусь толком, – пожаловался он.

Фиа улыбнулась. Она только что похитила ватные штаны, висевшие там же, где и телогрейка, и теперь надевала их.

– Ну мы и красавцы! Лесной человек и его жена идут покупать две по ноль пять! – сказала она.

– Почему «лесной человек»?

– Вот она, мужская логика! Каждый слышит свое. Девушка спросила бы: «Почему жена?» А пьяница: «А почему только две»? Ну, идем!

Примерно через километр очередные фары, выхватившие их из темноты, замедлились. Остановившаяся машина просигналила. Сашка с Фиа осторожно приблизились. Из машины на них смотрело круглое улыбающееся лицо.

– Куда?

Сашка с Фиа переглянулись, совещаясь. На ведьмаря обладатель круглого лица походил мало. Просто дядечка, спешащий сделать доброе дело и заработать на небе пару очков.

– В Копытово.

– Это где?

– От развилки направо. Километра три вам лишних, – ответил Сашка.

Дядечка взвесил доброе дело и три лишних километра, и доброе дело перевесило. Правда, на его лице все же отразилось некое сомнение, и Сашка понял, что если бы километров было пять, то они легко могли бы оказаться тяжелее доброго дела.

– Ну садитесь! Осторожно, у меня там сзади продукты!

От развилки до Копытово фары дважды выхватывали из темноты небольшие группы людей, провожавшие взглядами их автомобиль, и один раз – желтый микроавтобус, в салоне которого горел свет. И всякий раз Фиа быстро касалась Сашкиного плеча, и он ощущал ее напряженные пальцы. Наконец они въехали в Копытово.

– Нам сюда! – Сашка показал на писательский дом, куда Вовчик с Оксой водили ослика Фантома. Им было, конечно, дальше, но высаживаться на автобусной площади Сашка не рискнул. Машина остановилась.

– Спасибо вам огромное! – сказал Сашка, проверяя, нет ли поблизости ведьмарей.

– Ну, вылезайте, что ли, раз приехали! Мрачное какое-то это ваше Копытово! Люди странные слоняются… – сочувственно сказал дядечка и искоса взглянул на спидометр, проверяя километраж своего доброго дела.

Погани бо, Закона Божия не ведуще, не убивают единоверних своих, не ограбляют, не обадят, не поклеплют, не украдут, не зарятся чужого; всяк поганый своего брата не продаст; но кого в них постигнет беда, то искупят его и на промысл дадут ему… а мы творимся, вернии, во имя Божие крещены есмы и заповеди его слышащее, всегда неправды есмы исполнены и зависти, немилосердья; братью свою ограбляем, убиваем, в погань продаем; обадами, завистью, аще бы можно снели друг друга, но вся Бог боронит…

Серапион Владимирский

Ночью Сашка сделал пару попыток пробраться к старому бараку, но натыкался на патрули берсерков. Под конец он окончательно продрог и вернулся туда, где оставил Фиа. Она сидела в подъезде у батареи, и на ее лице было блаженство.

– Я же говорила: не получится. Иди грейся! – сказала она.

Сашка прижался к батарее и закрыл глаза. Вскоре где-то рядом хлопнула дверь и мимо них, шаркая тапочками, прошел немолодой мужчина, стриженный ежиком, с морской наколкой на плече.

– Ты ли это, Александер? – сказал он, щурясь на Сашку и ничуть не удивляясь, что тот сидит на полу. – А меня вот за чайником послали. И где осел?

– Нет осла, – ответил Сашка, удивляясь, что его узнали. Потом вспомнил, что однажды, когда Вовчик вывихнул ногу, он приводил сюда Фантома.

Посланный за чайником укоризненно цокнул языком:

– Гром и ужас! Все ждут вдохновения, а он без осла! Народ тебе не простит!

– В следующий раз буду с ослом, – пообещал Сашка.

– Ловлю на слове! – Поднявшись ступенек на пять, мужчина обернулся и виновато сказал: – В гости не приглашаю! Там понаехали сценаристы-сериальщики и залегли на кухне спать. В коридоре тоже двое дрыхнут, но это прозаики, народ привычный. Ботинок под щеку, половичком укрылись – и в гости к Морфею!

– Да ерунда, мы и тут посидим! – сказал Сашка, после чего морская наколка успокоенно удалилась.

– Кто это? – шепотом спросила Фиа.

– Драматург. Для театра пишет.

– И хорошо пишет?

Сашка ответил, что не знает, не читал.

– А что за ослик?

Сашка объяснил. Попутно он представил, что бы случилось, если бы Фиа погладила ослика. Ее и так зашкаливает от фантазий, а уж с Фантомом-то…

– Нет! Я бы от него на сто шагов отбежала. Мне и своего воображения хватает! – резко оборвала его Фиа.

Сашка перезарядил шнеппер последним оставшимся пнуфом. Вылазка в Копытово была неподготовленная, и он ничем не успел запастись. В какой-то момент, когда он доставал пнуф, ему показалось, что правая рука у него теряет контур, точно он смотрит на нее в голографические очки. Сашка догадался, что скоро опять появится Уно. За эти дни он уже изучил, как все начинается. Вначале двоится рука, сама себя опережая в движении. Потом тень отрывается, приобретает объем, и вот он – Уно, материальнее всякой материи.

«Нет! – мысленно воспротивился Сашка. – Нет! Не сейчас!»

И Уно послушался. Не появился. Но все равно Сашка знал, что он рядом. Фиа следила, как он возится со шнеппером. Потом спросила, какие у Сашки планы.

Планы у Сашки были простые: дождаться утра. Часов в восемь-девять Копытово всегда оживляется, автобусная площадь наполняется народом. Подъезжают маршрутки, старушки спешат в магазины и сберкассу, служащие – на работу, школьники – в школу. Если когда-то и можно затеряться и проскочить к бывшему бараку незамеченным, то только в это время.

– Ну хорошо! Проскочил! А дальше? – спросила Фиа.

Сашка не ответил, потому что и сам не знал, что дальше. Это было самое уязвимое место его плана. Спать он не собирался, но все равно незаметно уснул и проснулся, только когда двери тех квартир, которые не были заселены литераторами, захлопали и подъезд наполнился недовольными утренними людьми. Эти утренние люди не имели отношения ни к драматургии, ни к ословодству – и Фиа с Сашкой были мигом изгнаны с легким неприятным скандалом.

Обиженная Фиа представила зеленую муху, откладывающую динамитные яйца, но муха зарулила куда-то не туда, и пару минут спустя на окраине Копытово со страшным грохотом взорвался мусорный бак. Видимо, динамитная муха полетела туда как к месту, максимально для себя родственному.

Фиа и Сашка отправились на автобусную площадь. Сашка был не в телогрейке дорожников, а в куртке, которую практичная Фиа выпросила у драматурга с обещанием вернуть. Хитрый же драматург одолжил не свою куртку, а куртку своего приятеля-сценариста. Сценарист был мужчина масштабный не только в плане дарования. В его куртке легко можно было заблудиться. Кроме того, карманы до того были забиты мелочью, что нельзя было докопаться до дна. Где-то в мелочи купались билетики на электричку и аккуратно заточенные половинки карандашиков.