и переводчиков оказалось предостаточно. Однако, как вскоре выяснилось, бородатый урод ни на что не реагировал, блеял и делал под себя.

Дежурный офицер, завидя, что великий человек брезгливо зажал нос, тут же предложил «заколоть это животное». Однако Сулла неожиданно возразил: «Не мы его создали, не нам его уничтожать. Где солдаты нашли сатира? – сделав ударение на последнем слове, спросил он. – В лесу? Отведите его обратно, на то же место».

История эта стала достоянием всех любопытных, поскольку сатира видели многие, а штабные писари-лолографы не преминули лишний раз похвалить рассудительность и прирожденную терпимость Счастливого ко всему, что не перечит его собственным правилам и законам Римской республики.

Кстати, в древние предания давно не верили и твои сородичи, греки; на вершине горы Олимп, где когда-то властвовал Зевс, пастухи искали заблудившихся коз.

Теперь ты понимаешь, – по-менторски обратился трибун к Эллию Аттику, – теперь ты осознаешь, что можешь быть не прав? Ведь боги подослали к Сулле сатира не просто так. Полагаю, что атеизм будущего императора испарился, как тот сатир среди деревьев.

Грек неохотно признал, что «все возможно». Историю с сатиром он слышал впервые, но больше всего его потряс тот факт, что, оказывается, «наш трибун тоже мастерски рассказывает… сказки. Или – не сказки? Но что тогда?»

А трибун наслаждался зрелищем побежденного противника. Но, чтобы испытать триумф до конца, решил окончательно добить оппонента, поведав краткую, но чрезвычайно поучительную историю Диона Златоуста.

– Дион, прозванный Златоустом, получил это прозвище, не менее лестное, чем у Корнелия Суллы, оттого, что во времена Империи снискал себе славу непревзойденного оратора, выступая в небольших городках, подобно тому, как это делают некоторые театральные труппы, чтобы избежать конкуренции со стороны более удачливых столичных собратьев.

С этими словами Константин Германик с иронией глянул на Эллия Аттика, но тот молчал, словно воды из реки в рот набрал. Трибун продолжил:

– В отличие от актеров-неудачников, Дион Златоуст предпочитал монологи и этим зарабатывал себе на жизнь. Один раз судьба занесла его в город под названием Троя. Даже не в город, а в большую деревню, что располагалась на месте бывшей Трои, воспетой Гомером. Жители Трои собрались послушать заезжего оратора, и тот выдал им фразу, вошедшую в историю: «Друзья мои, троянцы! Человека легко обмануть, трудно выучить, невозможно переубедить». Слышал, грек? – снисходительно спросил римлянин морально сломленного и побежденного Эллия Аттика. – Переубедить тебя может только дно Гипаниса, но кто-то наверху все же существует, независимо от твоего фиглярства.

На самом деле, трибун не был так начитан, как сгоряча показалось Аттику. Военные гарнизоны и военные же походы не способствуют систематическому восприятию знаний. Однако в большой палатке, объединившей под своим шатром офицеров одного подразделения – контубернии, можно было много чего услыхать на сон грядущий от ветеранов, среди которых попадались люди образованные, прихватившие даже в Персидский поход книги на греческом языке. Другое дело, что примером для подражания некоторым офицерам, из тех, кто желал быстрого роста, служил император Юлиан, даже среди ночи предававшийся философским размышлениям. Читать, наследуя государя-воителя, стало модным; многие демонстративно покидали палатки и отдавались этому занятию на свежем воздухе с тайной надеждой, что их заметит цезарь.

Кроме того, сказалось близкое знакомство с протектором-доместиком Аммианом Марцеллином. По приглашению тестя, богатого византийского вельможи, в присутствии многочисленных гостей тот читал отрывки из своей «Римской истории».

Молодой офицер Константин Германик не упускал возможности не только поприсутствовать на этих публичных выступлениях, но и выслушать суждения Аммиана Марцеллина обо всем и вся. О природе молний и римском гении, который являлся императору-философу Юлиану; особенностях тактики персидских конных катакфрактариев; о природе землетрясений и природе магов, которую постиг мудрый царь Гидасп, отец Дария, создавшего самое большое государство в Ойкумене.

Трибун не посвятил Аттика в тайны своего самодеятельного образования еще по одной причине. Старший товарищ и негласный учитель трибуна, Аммиан Марцеллин, всегда подчеркивал, что он – истинный грек не только по рождению, но и по духу и мировоззрению. Ничего зазорного в этом не было: в войсках Юлиана служили даже персы-перебежчики.

Но поведать беззубому актеру о его славном соотечественнике Аммиане Марцеллине непременно значило бы косвенно подтвердить особый статус греков в Империи. Памятуя о болтливости Эллия Аттика, забавном тщеславии провинциального лицедея, допускать этого Германику не хотелось.

Глава ХХХII

Князь-торгаш из Торговища

Мановением руки отослав грека, Константин Германик призвал к себе Маломужа и Люта-Василиуса. Достаточно серьезных причин для разговора было несколько. Во-первых, следовало узнать: сколько дней перехода до ближайшего городища антов? Во-вторых, что случилось с водой за бортом, которая уже полдня меняла цвет, становясь из темно-синей прозрачно-голубой?

Маломуж, еще не вполне пришедший в себя от радости, принялся что-то несвязно болтать, но трибун предложил антскому медведю «закрыть пасть и отвечать только по делу».

С помощью Люта быстро выяснили, что до ближайшего крупного городища антов два, максимум три дня пути. Ант сообщил, что селение в этом месте хорошо укреплено. Место – торговое, недаром называется у местного населения Торговицей или Торговищем.

Владеет Торговищем князь Доброгаст, который подчиняется Божу, «князю всех антов», и платит ему большую дань. Золотые римские монеты, полученные от торговли с проплывающими в этих местах купцами, позволили Доброгасту откупиться от жестокого «смертного сбора». Так между собой антские вдовы называли призыв всех мужчин от четырнадцати и старше на очередную войну с готами. Мало кто возвращался: кого убивали, а кто-то и сам так привыкал к убийству, что ни за что на свете не променял бы это занятие на беспросветную пахоту.

Анты были бедны, в этом Константин Германик лично убедился, когда увидел на них архаичные льняные панцири с нашитыми роговыми пластинами. Золотой динарий императора Константина был редкостью. В Ольвии ходила в основном серебряная да медная монеты. Что говорить тогда о варварах-антах, поклонявшихся деревянному богу с тремя лицами?!

– Значит, заплатив золотом, мы сможем купить все, что пожелаем, в этом твоем Торговище? – спросил у Маломужа трибун, кивком предлагая Люту перевести.

Неожиданно ант разразился взволнованной тирадой, хотя от него ждали только однозначного ответа. По изменившемуся выражению лица стало ясно, что Лют удивлен услышанным.

Наконец Маломуж закончил свою антскую филиппику, и Лют-Василиус взялся истолковывать услышанное:

– Командир, все не так просто. Этот Доброгаст даст нам все необходимое, только успевай динарии сыпать. Однако наш доблестный Маломуж предупредил о том, что ему показываться местному царьку ни в коем случае не стоит. Началась война, и Доброгаст с тревогой ожидает посланников от Божа. Война большая, следовательно,