chitay-knigi.com » Политика » Преемники. От Ивана III до Дмитрия Медведева - Петр Романов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 59 60 61 62 63 64 65 66 67 ... 74
Перейти на страницу:

Если борьба за пост капитана уже тонущего судна все-таки велась, значит, противники Михаила Сергеевича либо не очень понимали, что находятся на борту "Титаника", либо считали, что на их век плавучести корабля и икры на камбузе вполне хватит.

Точно так же мог бы мыслить и Горбачев. Но мыслил по-другому. Назвать его "шестидесятником" или одним из "детей XX съезда", конечно, перебор, но то, что на последнего генсека хрущевская оттепель оказала существенное влияние, бесспорно. Будучи верным практически всю свою жизнь официальной партийной доктрине, Горбачев тем не менее ею не ограничивался. Пусть и интуитивно, но упорно пытаясь нащупать какой-то иной, более человечный и эффективный путь. Не случайно Михаила Сергеевича сначала тянуло к коммунисту-реформатору чеху Млынаржу, с которым он дружил. Потом его интересовала позиция совершенно независимого по духу грузинского философа Мамардашвили. Еще позже он обсуждал социологические проблемы с не менее независимым Левадой.

Никто не заставлял Горбачева отказаться от размеренной кабинетной жизни в Кремле и выступить против множества проблем, унаследованных от предшественников. Все, что делал вновь избранный генсек, было лично для него неудобно, хлопотно, невыгодно и даже опасно. Так что благие намерения инициатора перестройки и гласности сомнений не вызывают.

Сомнения в другом: насколько новый генсек и его соратники понимали сложность стоявших перед ними проблем; насколько продуман был план реформ.

Расплывчатость горбачевских формулировок, которая, конечно, запомнилась всем без исключения, лишь отчасти являлась дымовой завесой, защищавшей реформаторов от партийных догматиков. Но она же свидетельствовала и о том, какой хаос царил в головах "прорабов перестройки". Как образно заметил в своих мемуарах ближайший в ту пору сподвижник Горбачева Александр Яковлев, "будучи и сами еще слепыми, пытались выменять у глухих зеркало на балалайку".

Это красноречивое признание свидетельствует как о смелости, так и об авантюризме реформаторов. Не случайно в речах Горбачева периода перестройки содержится множество вопиющих противоречий, которые заставляли не только народ, но и ближайшее окружение последнего генсека недоумевать, какое из многих лиц Горбачева истинное. Подозреваю, что на этот вопрос в ту пору не мог ответить и сам Михаил Сергеевич, которого на каждом шагу раздирали мучительные сомнения.

По той же причине — от слепоты и сомнений — "прорабы перестройки" и плясать под "балалайку" начали от старой ленинской печки.

Характерен в этом смысле фрагмент дискуссии по национальному вопросу, проходившей в Политбюро в 1987 году.

Александр Яковлев: Импульс национализма идет сверху — от местной интеллигенции, партийного и государственного актива. Власти благожелательно относятся к националистическим проявлениям. Слава богу, хоть об уничтожении Советского Союза не говорят.

Горбачев: Какого бога ты имеешь в виду? Если конкретно… (Смеется.)

Яковлев: Аллаха.

Горбачев: У нас в этом вопросе один бог — Ленин.

Иначе говоря, ленинизм слишком долго и для нового генсека оставался "священной коровой", и эту корову Горбачев, как когда-то и Хрущев, трогать категорически не хотел.

Он лишь мечтал "с открытым забралом" пройти сквозь кремлевскую стену, не пошевелив в идейном базисе ни одного важного кирпичика, к народу. Чтобы его воодушевить и уже который раз в русской истории заставить пробежаться в мешке. Петру I это удалось. Отчасти удалось Александру II. Ленину удалось; Сталину удалось. У Горбачева не получилось.

Или, если быть предельно точным, все получилось ровно наполовину.

Во-первых, мягко пройти сквозь кремлевскую стену и прошмыгнуть мимо Мавзолея на цыпочках Горбачев, само собой, не сумел. Зато смог, изрядно помяв свое "забрало" (биться с разбега о кирпичи дело болезненное), значительно расширить в марксистско-ленинском фундаменте — вслед за Хрущевым — солидную дыру. Через которую и выбрался наконец к своему народу.

Здесь, однако, его ожидали новые трудности, к которым Горбачев опять оказался не готов. Известный итальянский историк Джузеппе Боффа, рассказывая о временах перестройки, приводит цитату из Макиавелли. Она, полагаю, прекрасно объясняет, о каких трудностях я толкую:

"Нет ничего труднее, — пишет Макиавелли, — ничего, вызывающего больше сомнений в успехе, ничего опаснее в осуществлении, нежели возглавить введение новых порядков". Тот, кто делает это, добавляет флорентиец, "имеет врагами всех тех, кому было хорошо при старых порядках, и слабых защитников в лице всех тех, кто мог бы получить выгоду от новых порядков". Неуверенность последних "рождается отчасти из страха перед врагами, на чьей стороне стоит закон, а отчасти из-за настороженности людей, которые не доверяют новому, пока не появится основательный опыт". В то время как враги при малейшей возможности нападают на новатора, остальные его вяло защищают таким образом, "что все вместе подвергаются опасности". Помимо всего прочего, "легко убедить [людей] в чем-то, но очень трудно поддерживать их в этом убеждении".

И тем не менее Горбачев и здесь сумел с помощью гласности привлечь на свою сторону народ и победить консерваторов в собственной партии.

Даже "процесс" реформ, к которому так стремился Михаил Сергеевич, в конце концов все-таки "пошел". Вот только, начав свой бег, народ на ходу сбросил с ног старый российский мешок крепостничества и уже без мешка рванул вперед так быстро, что Горбачев за ним просто не угнался. А потому и остался на дороге в полном одиночестве.

Впрочем, как справедливо констатировал позже Михаил Сергеевич, ни у кого в те времена не было готовых рецептов. Все "правильные ходы" появились у критиков Горбачева уже задним числом.

Да и упреки в адрес генсека карикатурно хрестоматийны. Они неизбежно обрушиваются на голову каждого крупного реформатора. Как мы уже отмечали, чаще всего новатору достается за то, что он либо слишком медлил, либо слишком спешил. Либо был чрезмерно радикален в своих действиях, либо, наоборот, боялся пойти в преобразованиях до конца. При этом взаимоисключающие обвинения сыплются на реформатора одновременно, только с разных флангов.

Между тем вся подобная критика по большому счету лишь любопытная гимнастика ума, не более того. Сугубо искусственные конструкции, возведенные на зыбком фундаменте сослагательного наклонения. То есть больше литература, чем история.

В 1924 году в берлинской типографии русских эмигрантов вышел практически неизвестный сегодня никому "историко-фантастический роман" Михаила Первухина "Пугачев-победитель", где излагается любопытная версия: что случилось бы с Россией, если бы восстание закончилось успешно. Внеся лишь одну деталь в реальную историю (допустив, что Екатерина и наследник престола случайно гибнут в результате бури во время морского смотра), автор довольно убедительно доказывает, что при таком повороте событий самозванец Пугачев, повторив опыт Лжедмитрия, смог бы без особого труда уничтожить великую Российскую империю, утопив страну в новой Смуте.

1 ... 59 60 61 62 63 64 65 66 67 ... 74
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.
Правообладателям Политика конфиденциальности