Больше всех проиграл от этого нашествия младший сын Невского – Даниил Александрович, который правил в Москве. Этот хитрый политик примкнул к Андрею, но не получил ничего: татары разорили Москву, как будто перед ними вражеский город. «Одни леса дремучие, коими сия часть России тогда изобиловала, служили убежищем для земледельцев и граждан», – комментирует Карамзин.

Андрей Александрович выступал в качестве не только инициатора похода, но и проводника. К нему примкнул Федор Ростиславич Чермный, правивший Ярославлем, Смоленском и Витебском. Федор присоединил Витебск, надо полагать, после смерти тамошнего князя Изяслава. Этот город «в 80-х гг. XIII столетия освободился совершенно от Литвы и подчинился было смоленскому князю Федору, который и управлял им через своих наместников», – констатирует Любавский. Перед нами – последняя попытка восстановить «Смоленскую державу», которая контролировала некогда путь «из варяг в греки». Власть Андрея казалась Федору более выгодной, чем господство Дмитрия.

Андрей Александрович повел татар на Тверь, чтобы одним ударом избавиться сразу от всех соперников. Князь Михаил Тверской был как раз в Орде, что не помешало татарам напасть на лояльное в общем-то княжество. Михаил вовремя вернулся и отстоял свою землю, мобилизовал общину и вооружил полки. Татары обошли Тверь, бросились к Новгороду и взяли Волок Ламский. Новгородцы, однако, и на сей раз спаслись от татарского разорения. Они прислали гонцов сообщить, что жаждут видеть своим господином Андрея Александровича. Тот пощадил Новгород, карательный поход прекратился. Тудан вернулся в Орду, а князь Федор Чермный «примыслил» Переяславль-Залесский в дополнение к своим землям.

Дмитрий Александрович попытался примириться с братом при посредничестве тверского князя, приехал из Пскова в Тверь, но вдруг заболел и умер (1294). За год до этого, как раз во время Дюденевой рати, шведы явились к берегам Ладоги и выстроили мощную крепость Выборг. Новгородцев медленно, но настойчиво вытесняли из Прибалтики.

…Можно предположить, что смерть Дмитрия явилась страшным ударом для Довмонта. Еще недавно псковский правитель был тестем великого князя и его главным подручным. И вдруг – вся карьера пошла под откос.

Но даже неудачи Довмонта заставляют задуматься. Если этот князь – всего лишь ставленник своего тестя, псковичи должны его прогнать. Конъюнктура изменилась, теперь новые правители властвуют на Руси. Но община Пскова оставляет Довмонта у себя, а великий князь Андрей не может изменить это решение. Русичи считают Довмонта полезным и сохраняют для него работу. Он правит во Пскове.

* * *

Следующим после Дмитрия великим князем Владимирским стал Андрей Александрович (1294–1304). Центральная власть при нем ослабела настолько, что Андрей даже не сумел устранить Довмонта – человека Дмитрия. Без всяких сомнений, литвин сохранил влияние и в Полоцке.

Литовцы в это время продолжали биться с Тевтонским орденом, шведы – прибрали к рукам Финляндию и рвались в Неве, а у татар назревал решающий конфликт между временщиком Ногаем и ханом Тохтой.

Последнее упоминание о Довмонте мы встречаем под 1299 годом. Большинство историков считает, что в этом году князь умер, хотя это мнение – не единственное. Многие обстоятельства жизни и смерти нашего героя до сих пор остаются загадкой.

После смерти Дмитрия Александровича псковский князь сидел смирно и не принимал участия в общерусских делах. Его задачей была охрана границы. Казалось, всё спокойно. Немцы помнили страшное Раковорское побоище, как бы они ни пытались представить его своей победой. Помнили и псковскую осаду, когда храбрый Довмонт ранил ливонского ландмагистра и нанес поражение врагу.

Но, с другой стороны, искушение для немцев было слишком велико. Власть великих князей Владимирских слабела. Когда-то епископ Рижский и рыцари ордена меченосцев воспользовались этим в отношении Полоцка. Немцы захватили Ерсике и Куконос, а Полоцкое княжество, лишенное выхода к морю, было низведено до размеров третьестепенного владения. Теперь возникло намерение проделать аналогичную хирургическую операцию в отношении Пскова. Эта земля соблазняла и раздражала тевтонов. Однако имелись и другие соблазны.

Одной из причин временного затишья на балтийской границе Руси была активность немцев не только в Литве, но и в Польше.

Вообще говоря, Польша – очень интересный вариант славянского проекта, который интегрировался в Западную Европу. Славяне-ляхи приняли христианство от римского папы в 966 году, силой крестили поморян, боролись с язычниками-полабами на стороне императоров Запада, а в XIII веке пригласили немцев для подавления язычников-пруссов… но Европа всё равно долгое время не признавала поляков своими. Они были католиками второго сорта. Разумеется, для самих поляков такая ситуация неприятна, а их историки предпочитают обходить скользкие моменты, что позволяет получать деньги, славу в пределах от Варшавы до Кракова и быть в европейском тренде. Для наивных российских читателей всё это звучит цинично, но в то же время остается правдой. Она бывает больной для национального самолюбия, но в данном случае это самолюбие не русских, а поляков. Именно они вручили Тевтонскому ордену Кульм в 1230 году, создав себе потенциального врага.

Во второй половине XIII века Польша переживала период дезинтеграции. Славянское княжество выбирало свой путь. Было две дороги: преодоление архаических межплеменных конфликтов и создание сильного государства или уступка феодальным порядкам, царившим в Западной Европе, пресловутый «европейский выбор» и существование в качестве неполноценного западного партнера.

Между поляками и немцами возникла напряженность. Немцы стремились заполучить Западное Поморье, чтобы соединить свои земли сухопутным мостом с фатерландом. Поляков это не устраивало. Они сами претендовали на поморские земли. Были и другие территориальные конфликты.

Великопольский князь Пшемыслав II объединил значительную часть страны и стал королем Польши (1295–1296), но в итоге потерпел неудачу как раз из-за тевтонских рыцарей. Немцы подослали к нему убийц, и покушение увенчалось успехом. Пшемыслав погиб, а тевтонские рыцари получили возможность выбирать, на какую страну напасть. Казалось, они выберут Польшу. Но в какой-то момент верх взял здравый смысл, и они не стали затевать распрю с католиками, пускай второсортными. После гибели Пшемыслава II Польша на 30 лет погрузилась в мелкие распри. Казалось, у немцев еще будет время, чтобы вернуться и добить незадачливых славян. А пока…

Они выбрали Русь. Дело казалось выгодным. Да что там – беспроигрышным. Поляки были всё же католики, а это значит, что расправа с их королем выглядела в глазах части европейцев как сведение счетов и желание воспрепятствовать возрождению католической нации. Иное дело – война с русскими. От православных, как известно, «самого Бога тошнит» (формулировка Ватикана, которую мы приводили выше), а значит, за их счет можно беспрепятственно расширять владения. Не будем обольщаться аскетическим уставом Тевтонского ордена. Братья были людьми жадными и прагматичными. Сперва они разграбили и покорили языческие племена Балтии. Но тут пришлось упереться в Литву, которая никак не хотела пасть на колени по причинам, изложенным выше. Значит, оставались русские. Они подходили как объект агрессии по всем статьям. На Руси жили православные. Эти люди установили чуждый политический режим, абсолютно не укладывающийся в прогрессивную теорию смены формаций. В Европе царил феодализм со всеми сопутствующими прелестями: крепостными, жесткой иерархией и сильной властью Церкви, которая понемногу превратилась в крупнейшего феодала. Русские еретики жили иначе. Крепостничества не знали, десятины тоже, церковные владения оставались в их стране мелкими и никак не тянули на западные феоды. Кроме того, русские территории были относительно слабо заселены и обладали значительными природными богатствами. В общем, Русь была очень интересна как объект завоевания. Упрямые немцы снова и снова предпринимали попытки захватить ее, зная, что на Западе недостатка в идейных защитниках такого похода не будет. Им покровительствовали римские папы и императоры. Да и в новое время дефицита в поклонниках духовно-рыцарских орденов нет. Карл Маркс – один из немногих людей Запада, который высказывался о крестоносцах-тевтонах с брезгливым пренебрежением, в лучшем случае называл «прохвостами», а Ледовое побоище, в ходе которого русичи отбросили ливонцев, оценивает с большой теплотой. Но Маркс вообще презирает элиты, без разницы какие – русские, западные, мусульманские, любые другие, – и ненавидит агрессоров.