– Пинки!.. Эй, Пинки, подожди!

Она обернулась и увидела, как он стоит, дрожа от холода и пытаясь зажать рану непослушными пальцами. И она побежала к нему, на ходу доставая платок из кармашка трусиков.

– На вот, возьми, – сказала она презрительно, а потом, видя, что кровь все идет, обмотала ему платком голову и стояла, прижимая его пальцами. Когда кровь перестала сочиться, она взяла платок, и они спустились на берег и сидели на одежде Бэрри неподалеку от Уинди-Гэп, и Бэрри накинул на плечи куртку, чтобы не простудиться. А потом он начал целовать Пинки и целовал, пока ей не надоело и она не отпихнула его. После этого они сидели и жевали херн-бэйские леденцы. Он и сейчас слышал, как они хрустят во рту.

Уборщица из дамского туалета смотрела на него и улыбалась, и впервые за тридцать лет Бэрри Джинз вдруг почувствовал, что щека у него дрогнула и мышцы подбородка чуть-чуть расслабились.

– Да, – сказала женщина. – Пинки Браун. Она самая.

Если бы рядом находились газетчики, они увидели бы такое выражение лица Опасного Мужчины, какого никогда прежде не видел ни один из его поклонников. Можно было бы сказать, что он переживает. Или, как теперь говорят, «его достало».

– Черт, – произнес Бэрри. – Вот черт! Как я рад, Пинки.

Он протянул руку, и женщина, сунув вязанье под мышку, пожала ее.

– Я тоже рада тебя видеть, Бэрри, – сказала она.

Бэрри посмотрел вокруг себя, пытаясь осознать происходящее, потом сказал:

– Пойдем к нам. У нас там столик.

Женщина покачала головой:

– Не могу. Мне нельзя уходить, пока мы не закроемся. А это будет только около трех.

Бэрри посмотрел на табличку над дверью: «Дамская комната», потом увидел туалетные столики и высокие зеркала внутри.

– Ты здесь работаешь, Пинки? – спросил он.

– Да, – ответила она. – Я здесь с самого начала. Меня устраивает. Дети выросли, переженились, дома сидеть скучно.

Она снова принялась вязать. Что-то длинное и широкое. Он протянул руку и потрогал вязанье.

– Когда-то ты связала мне шарф, – сказал он. – Я тогда болел гриппом. Тот шарф тоже был белый, и на нем были веселые красные собачки.

– Точно, – поразилась она. – Ну и память у тебя. А сейчас я вяжу одеяльце для очередного внука. У меня их уже двое.

Бэрри на минутку задумался, потом взглянул на часы.

– Жаль, что ты работаешь, – сказал он. – Нам бы посидеть, поболтать.

Уборщица из дамского туалета была в некоторой нерешительности.

– У вас там что, какое-то сборище? – спросила она, кивком указав на ресторан.

– Да, – сказал Бэрри. – Но ничего особенного. Только мои ребята и их друзья. Они как-нибудь перебьются.

Женщина быстро огляделась. Затем сделала ему знак, чтобы он входил.

– У меня тут каморка за вешалкой, – сказала она, ведя его по коридорчику, идущему от гардероба, где раздевались посетительницы ресторана. – Конура, конечно, – продолжала она, – но есть табуретка, можно посидеть, и никто тебя не видит. Вот, смотри…

Она задернула занавеску, закрывая проход. Стало немного душно, но Бэрри было все равно. Он увидел электрический чайник, включенный в розетку на стене, и чашку с блюдцем.

– Чаю хочешь? – спросила Пинки.

– Лучше бы горячего молока, – сказал Бэрри.

– Это можно, – сказала она. – Тут у меня в шкафчике есть молоко, я его разогрею в чайнике.

Она выглянула в коридор убедиться, что все спокойно.

– Еще рано, – сказала она. – Обычно сюда начинают заходить около часа. Тогда мне придется время от времени выскакивать, но в перерывах можно поговорить. Садись, будь как дома.

Бэрри присел на табурет, облокотясь о стенку. Его длинным ногам было неудобно, но он не мог их вытянуть, так как боялся, что они вылезут за занавеску и женщины, входящие в туалет, их увидят.

– Давно ты здесь живешь, Пинки? – спросил он.

– Двадцать лет, – ответила женщина. – Я там у нас в Херн-Бэй получила первый приз на конкурсе красоты – пробу в Голливуде. Приехала на пробу, получила от ворот поворот. Зато вышла замуж и с тех пор живу здесь. Мой бедняга помер два года назад от язвы, но у меня три прелестные дочки и сын в Канаде.

– Хорошо тебе, Пинки, – сказал Бэрри. – А у нас с Мэй детей нет.

– Нету? – сказала она. – Жалко. Я всегда считала, что с детьми дольше не состаришься.

Молоко уже согрелось, и она налила его в чашку.

– А помнишь, как мы ловили креветок в Херн-Бэй, Пинки? – спросил Бэрри.

– Еще бы, – сказала она. – А как они трепыхались в сетке! У меня лучше получалось их ловить. Ты боялся лезть на глубину из-за крабов.

– Так меня краб цапнул однажды, – сказал он. – Прямо за палец ущипнул, зараза. У тебя сахар есть, Пинки? Я люблю молоко с сахаром.

– Вот, пожалуйста, – сказала она, кладя ему в чашку три куска. – Что мне здесь нравится, – продолжала Пинки, – так это еда. Но жизнь ужасно дорогая.

– Я знаю, – согласился Бэрри. – Это из-за налогов. Меня они погубят. А ты тоже большие налоги платишь?

– Не слишком, – сказала она. – Как-то оборачиваюсь. У меня хорошая квартира. Все в ней механизировано.

– У нас в доме тоже все механизировано, – сказал он. – И отличный вид с террасы. А у вас был славный дом в Херн-Бэй, Пинки. Вы ведь жили на Леонард-Террас, в последнем доме, да?

– Да, – подтвердила Пинки. – Папы бедного давно уже нет. Он тебя почти и не ругал, когда ты суп пролил у нас за обедом. Только и сказал: «Отец – священник, а сын вести себя не умеет». Он очень удивился, когда ты пошел в гору. Но фильмов твоих он, по-моему, не видел. А жаль.

– А ты ходишь на мои фильмы, Пинки? – спросил он.

– Раньше ходила, – сказала она. – А в последнее время нет. Они, мне кажется, выдохлись. Последний был такой дурацкий. Хотя девушка ничего.

Она выглянула за занавеску и сделала ему знак замолчать.

– Кто-то идет, – сказала она. – Я сейчас приду. Допивай свое молоко. Оно не свернулось? Здесь нет холодильника.

– Нет, очень вкусно, – сказал он. – Просто очень.

Пинки пошла в дамскую комнату, к девушке, которой понадобились булавки подколоть комбинацию. Бэрри надеялся, что долго она там не пробудет. Ему так хотелось поговорить с Пинки. Он вспомнил, как они гуляли на утесе и началась гроза. И они заспорили – спрятаться под куст или бежать домой. Бэрри напомнил Пинки, что в грозу опасно находиться около деревьев, потому что может ударить молния. А она сказала, что если не прятаться, то пусть он даст ей куртку закрыть голову.

– Но на мне только сеточка. Если я отдам тебе куртку, я вымокну до костей.