Однако Нюландер, сохраняя полное спокойствие, вновь и вновь повторял, что уже допрашивал министра, у которой, кстати сказать, есть и другие проблемы.

– Какие еще проблемы? Ничего важнее этой у нее и быть не может!

– Расслабься, Хесс.

– Да я просто спросил.

– По данным спецслужб, за последние пару недель неизвестный или неизвестные прислали ей несколько сообщений с оскорблениями и угрозами.

– Что-что?

– И ты даже не подумал нас об этом предупредить? – вмешалась в перепалку Тули́н.

– Нет, потому что никакой связи с делами об убийствах это не имеет. Вот последний случай. Как утверждает спецслужба полиции, двенадцатого октября на радиаторе министерского автомобиля намалевали надпись с угрозами – в тот момент, когда преступник, по всей вероятности, уже преследовал Анне Сайер-Лассен.

В общем, встреча закончилась скандалом. Хесс с Нюландером расстались чуть ли не врагами, и Тули́н оставалось только попытаться избавиться от ощущения, что подобное выяснение отношений весьма однозначно характеризует ситуацию с расследованием.

* * *

Дождь наконец-то перестал раздражать Найю, но лишь потому, что она вошла в крытую галерею, в конце которой и располагается квартира 37С. По обе стороны от двери возвышается куча банок с краской, лаком и растворителем, а проход загораживает какой-то агрегат, используемый, как решила Тули́н, для циклевки полов.

– Так это тебе он названивал насчет полов? – спрашивает невысокого росточка пакистанец, только что подошедший по галерее вместе с маленьким кареглазым мальчиком. На пакистанце кричащий оранжевый дождевик, как будто он собрался прямиком в Гуантанамо[30], однако садовые перчатки и мешки для мусора у него в руках свидетельствуют, что он намеревается просто убрать с территории комплекса опавшие листья.

– Здо́рово, что ты профессионал, а то у этого парня руки что крюки, хотя сам-то он считает себя Строителем Бобом. До которого ему далеко, как до луны… А ты знаешь Строителя Боба?

– Ну… да.

– Правильно, что он решил продать квартиру. Здесь ему не место. Но для этого ее надо привести в порядок. Ну да, я, конечно, покрасил стены и потолки, потому что сам он лопату от кисти отличить не может. Но уж полы я ему циклевать не стану. Да и сам он такими глупостями заниматься не будет.

– И я не буду. – Найя, чтобы отделаться от собеседника, показывает ему свой полицейский жетон, но тот, слегка озадачившись, остается на месте и смотрит, как она стучит в дверь.

– Так, значит, ты не квартиру покупаешь? Выходит, пока все по-старому остается…

– Нет. А ты не знаешь, Строитель Боб дома?

– Посмотри сама. Он дверь никогда не запирает. – Пакистанец слегка оттесняет Тули́н в сторону и толчком плеча открывает незапертую дверь. – Вот еще тоже проблема… Ну кому, скажи на милость, здесь, в Парке Одина, взбредет в голову не запирать свою квартиру? Я ему говорил, а он отвечает, что у него, видишь ли, красть нечего, так что ему все одно, но… Аллах акбар!

Маленький пакистанец теряет дар речи, и Тули́н прекрасно его понимает. В пахнущем свежей краской помещении вещей немного. Стол, пара стульев, пачка сигарет, мобильный телефон, контейнер с едой навынос да несколько банок с краской и малярные кисти на покрытом газетами полу. Да, судя по всему, Хесс бывает здесь лишь урывками. И Найе почему-то кажется, что и в его квартире в Гааге, или где он там еще обретается, мебели не больше, чем здесь. Однако вовсе не интерьер привлекает ее внимание, а стены.

На них повсюду развешаны разномастные листочки, фотографии и газетные вырезки, а между ними видны слова и буквы, написанные прямо на обоях. Словно огромная причудливая паутина, эти материалы покрывают две только что выкрашенные стены; ярко-красным маркером выведены затейливые стрелы, стрелочки и рисунки, соединяющие различные фрагменты друг с другом. По-видимому, картина начиналась в углу с записи об убийстве Лауры Кьер и потом постепенно дополнялась материалами о прочих преступлениях, включая убийство Мартина Рикса. А еще – подчеркнутыми фломастером фигурками каштановых человечков, именами участников событий и названиями мест убийств, обозначенных либо фотографиями, либо надписью фломастером от руки сверху прямо на стене. Что же до записей на отдельных листках, то в ход шли чеки, квитанции и куски картона, к примеру, от коробки из-под пиццы. Впрочем, судя по всему, материал для таких записей у автора закончился. И потому внизу красуется вырванная из газеты фотография министра Розы Хартунг с указанием даты ее политического камбэка, от которой нарисованная фломастером стрелка ведет к убийству Лауры Кьер. И подобные стрелки множатся и множатся, складываясь в какую-то необозримую сеть стрелок, приводящих в конце концов к отдельной колонке, над которой написано: «Кристиансборг», «угрозы», «оскорбления», «спецслужба». И над всей этой сетью красуется старое газетное фото двенадцатилетней Кристине Хартунг и выведенное маркером поле, в котором заглавными буквами написано «Линус Беккер», и рядом, прямо на стене, сделаны какие-то заметки. Большинство их нечитабельно – видимо, потому, что Хесс еле-еле мог дотянуться дотуда, даже забравшись на верхнюю ступеньку стремянки, все еще стоящей на полу.

Тули́н рассматривает гигантскую паутину со смешанными чувствами. Когда они расставались вчера вечером, Хесс был замкнут и немногословен, и, не сумев дозвониться до него сегодня с утра, она уже даже и не знала что думать. Но если судить по тому, что она увидела на стенах, парень не сдался. Однако с другой стороны, это полотно явно свидетельствовало, что у его автора проблемы с головой. Вполне возможно, он предполагал таким вот образом создать для себя связную, цельную картину происходящего, но закончил-то ее совсем в другом ключе. И даже одаренному шифровальщику или нобелевскому лауреату по математике было бы сложно не поддержать рекомендацию автору избавиться от идеи фикс или вообще лечиться от психического заболевания.

Увидев, что сталось со стенами, маленький управдом разразился невероятным количеством пакистанских ругательств и ничуть не утихомирился при внезапном появлении в дверях квартиры запыхавшегося Хесса. Его черная футболка, шорты и кроссовки промокли насквозь, и от находившегося долгое время на холоде тела исходит легкий пар. Тули́н не ожидала, что он такой мускулистый и жилистый; впрочем, при всем при том Хесс явно не в форме.

– Ты о чем думаешь?! Мы же только что все покрасили.

– Я снова покрашу. Ты же сам говорил, что красить надо минимум дважды. – Хесс левой рукой опирается на дверной косяк, а в правой держит свернутую в трубочку прозрачную папку.

– Да уже дважды покрасили! Даже трижды!

Кареглазый мальчик устал ждать отца, и пакистанец против воли выходит в галерею. Тули́н бросает короткий взгляд на Хесса и отправляется вслед за управдомом.