– А бегать за ним было обязательно? – обернулся к ней Райский. Тон его был угрюмым, на Глашу он по-прежнему не смотрел. Восковец выпустил ее руку, и Глаша сразу же почувствовала себя хуже. Райский все так же стоял поодаль от нее, подойти ближе не хотел, наверное, боялся испачкаться. Внезапно ей стало так обидно, что из глаз закапали слезы. Она задрожала от озноба и обхватила себя руками за плечи, как будто это могло ей помочь. Все, что она видела, кружилось перед ней и почему-то смазывалось, как на нечетком фотоснимке. – Эй, Глаша, что с тобой? – встревоженно позвал ее из далекого далека Павел. А затем Глаше показалось, что она спит, потому что он вдруг оказался совсем близко и – что совсем уж невероятно – обнял ее и прижал к себе. Ей стало так уютно, тепло и спокойно, как никогда раньше не было. Она даже глаза закрыла от удовольствия. Все равно это сон, и просыпаться ей не хотелось. – Не трогай там ничего! – грянуло над самым ее ухом. Она встрепенулась, опомнилась. Сна больше не было, но Райский все еще обнимал ее. И это было наяву, хотя лучше бы во сне, потому что поверить в реальность происходящего было трудно, практически невозможно. От этой невозможности болела голова, и ломило в висках, и было стыдно и тошно, как будто ее застали за каким-то непристойным занятием. Почувствовав ее дрожь, Райский не отстранился, а зачем-то погладил ее по мокрым растрепанным волосам широкой ладонью, от которой пахло дорогим табаком и чуть-чуть хвойным мылом. Он гладил ее осторожно, словно с опаской, как дикую кошку, не понимая, что кошка давно уже стала ручной и от этого – особенно беззащитной.

– Кому сказано, отойди! – закричал Восковец со стороны дороги.

Глаша повернула голову и увидела возле трупа тонкую девичью фигуру, обтянутую узким черным пальтецом. Девушка, до этого склонявшаяся над асфальтом, испуганно распрямилась и обернулась к Саше с виноватым лицом. Лицо принадлежало Карине. Наваждение прошло. Все встало на свои места, и Глаша попыталась освободиться от объятий Райского, чтобы избавить его и себя от неловкости. Райский, повинуясь ее желанию, разжал руки.

Прижимая к себе огромный букет белых лилий, Карина виновато улыбнулась Райскому, словно прося прощения. Ее тонкие пальчики трогательно стискивали тугие, в завитушках узких листьев стебли, щеки были белее восковых лепестков, а из бездонных глаз катились слезы. Глаша поймала себя на мысли, что у Карины, заливающейся горючими слезами сострадания, почему-то совсем не покраснел нос. У самой Глаши нос от рева всегда розовел и становился похожим на недозрелую клубнику. Очевидно, красавицы устроены как-то по-другому, не так, как простые смертные.

– Почему вы ничего не делаете, Павел Аркадьевич? – спросила Карина дрожащим голосом. – Несчастному нужно помочь, он истекает кровью!

– Уже истек, – сообщил Свеча невозмутимо. Карина передернула плечами, потому что ожидала ответа на свой вопрос вовсе не от него, но Павел молчал, и ей пришлось посмотреть на его телохранителя. – Мы ничем уже ему не поможем, – сказал Восковец, подходя ближе. – А «Скорую» я уже вызвал. И ментов, кстати сказать. Лучше бы они поторопились, пока вместо одного трупа не стало два. Водитель мне что-то совсем не нравится. – Последние его слова были обращены к хозяину. Райский кивнул, выражая свое согласие с мнением телохранителя. А Карина вдруг заревела во весь голос, чем удивила не только обоих мужчин, но и Глашу.

– Саш, убери ты ее отсюда, – попросил Райский, тоскливо сморщившись. – Отведи в машину, дай успокоительное. У тебя в аптечке есть успокоительное?

– Есть. И валерьянка, и этот, как его, пустырник.

– Вот-вот! Валерьянка – самое то. Дай ей две таблетки. Или сколько там надо? Короче, побольше дай. А потом, пока ты будешь ждать ментов, я отведу ее на могилу матери.

– Нет уж, лучше я сам свожу ее на кладбище, а с ментами ты как-нибудь разберешься, у тебя это лучше получается. – Глаша недоуменно взглянула на Восковца, не понимая такого рвения, и он вдруг заговорщицки подмигнул ей, так, что ни Карина, ни Райский не заметили. – Долго вас не задержат, так как вы ничего не видели, – продолжал Саша как ни в чем не бывало, – а после этого ты сможешь Глашу домой отвезти.

– А я как же? – напомнила о себе Карина.

– А у нас, деточка, дела. Вот навестим мамину могилку и тоже домой отправимся. Мотор поймать не проблема.

Карина выглядела разочарованной, но возражать не посмела и потому понуро поплелась вслед за Сашей к машине пить успокоительное. С милицией и вправду проблем не возникло. Водителя откачали, привели в чувство, он самостоятельно поведал об аварии, вины своей не отрицал, а посему Райский с Глафирой оказались не нужны и были отпущены на все четыре стороны. Всю дорогу Глаша была задумчива. Когда прибыл наряд милиции и молоденький милиционер, сопя от волнения, перевернул тело, Глаша едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Разбитое в кровь лицо парня показалось ей знакомым. Вглядевшись, она поняла, что это один из тех, кто совсем недавно преследовал и мучил ее. Почему он снова оказался у нее на пути? Думать об этом было страшно, но не думать она не могла. Что делал этот тип на могиле деда Федора? Какая связь между нею и этим парнем со странной кличкой Чика? И почему Райский не подал вида, что тоже узнал его?! Не мог не узнать. Тогда – она хорошо это помнила – он сам назвал эту самую кличку! Исподтишка Глаша разглядывала профиль своего спутника, надеясь, что тот все же заговорит о погибшем, развеяв ее сомнения, но он молчал, не отводя напряженного взгляда от дороги. Не спрашивая разрешения, Райский вслед за Глашей поднялся в ее квартиру.

– Приведи себя в божеский вид, и мы съездим куда-нибудь поужинать, – сообщил он в приказном порядке. Против обыкновения Глаша даже не спросила зачем. Она устала сопротивляться и хотела только одного – тупо плыть по течению. Иногда это самый лучший выход. Райский помолчал немного, ожидая возражений с ее стороны, но, когда их не последовало, сам прояснил ситуацию: – Пришло время для серьезного разговора. Откладывать больше нельзя. Я понимаю, что ты устала и испугана, но сделать ничего не могу. После разговора ты поймешь – почему. – Глаша только пожала плечами и отправилась в комнату переодеваться. Разговор так разговор. Ей безразлично. Она устала от разговоров, которые множили вопросы, роившиеся у нее в голове, как осы, но не давали ответов. Единственным, во что можно было переодеться, оказался подарок Райского. В последнее время она перепортила кучу одежды, а у нее и без того был скудный гардероб. Натянув на себя джинсы, футболку и курточку, она взглянула в зеркало и тут же со вздохом отвернулась. Все правильно, краше она не стала, хотя одежда приятно облегала тело, придавая ей уверенности.

Глаша и предположить не могла, что Райский потащит ее в такой дорогой ресторан. До сих пор она считала, что живущий в богатстве и роскоши Павел презирает ее и немного стесняется, но он подъехал к сияющему огнями заведению, решительно толкнул дубовую входную дверь и втолкнул Глашу внутрь, когда она немного замешкалась на пороге. Никогда прежде Глаша не бывала в подобных местах. Понимая, что это ее первый и последний шанс, она вертела головой, стараясь запомнить как можно больше, чтобы рассказать потом Вале и Дине и самой вспомнить при случае, как красиво все было. Глаша подозревала, что заведение было доступно далеко не всем, даже имеющим деньги. Райский вошел сюда, как к себе домой, значит, был здесь частым гостем. Глаша отметила этот факт, но зависти он у нее не вызвал. Глупо завидовать тому, чего у тебя в принципе быть не может. Остается пользоваться случаем и просто получать удовольствие. Райский усадил ее за столик, накрытый белоснежной, хрустящей от крахмала скатертью.