Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Второе: каждому из нас хочется ощущать свое, свой дом, семью как опору, моральную, политико-моральную.
Когда Вы гвоздите Толю, раздражаетесь, пишете, что “бросите все” и т. д. – это не годится… – Пишите бодрые письма, будьте бодрой, – задача Вам на весь 1942-ой год. – “Да, Вам легко писать etc.” – Нет, Маша, я пишу задуманные вещи… Вы помните – я цитировал Ваши письма в Таллине для всего флота, фронта и Эст. ССР… – Я хотел бы цитировать их вновь – в “Правде”. Пройдите сквозь свой кризис – Вы на своем историч. посту, Вы обеспечиваете стране и фронту бодрость, устойчивость, отвечаете за будущее, отвечаете за будущее поколение – для которого и добывается победа. Глядите на все сцепления и связи жизни, а не на юный, девический порыв только… Потом – в-третьих – доверяйте же нам: мы сумеем в нужное время пригласить Вас к себе на Балтику без лишних осложнений.
В-четвертых – не сбивайте Тольку с рабочего, боевого ритма. А то я Вас притяну к ответу за срыв боев. Заданий. Толька пишет книгу о большом, хорошем корабле. На тыловую мразь плюйте, с утра, – и благословясь делайте свое боевое дело: в 1962 году м.б. потребуется флоту драться с остатками империалистов. Митька будет нужен. – Ваш Всеволод.
Машенька, только выяснил, что завтра день рождения Толи. Мы будем праздновать. Обещаем Вам. Не сговариваясь, мы написали Вам почти одно и то же. Видите?[261]
Марию Иосифовну и тогда, да и по сей день поражало, как Вишневский записал в будущие призывники ее полугодовалого сына. Как он просчитал его жизнь заранее.
Однако в течение марта-апреля она собирает вместе с дамами-общественницами вагон с продуктами и вещами для блокадного Ленинграда. В ответ снова письмо от неугомонного Всеволода Вишневского.
Боль за блокадный Ленинград была такой сильной, что удалось организовать и отправить целый состав с продуктами от писателей Узбекистана для блокадного Ленинграда. Началось все с горячего желания одного человека. “Я предложила писателям Узбекистана посылать посылки писателям Ленинграда, 19-го Лавренев будет об этом говорить в Совнаркоме”, – писала Мария Белкина еще в начале 1942 года.
15 апреля 1942
М. Белкиной Ташкент
Привет!
Балтийские писатели узнали, что Вы через Совнарком Узбекск. ССР организуете на Балтику посылки и т. п. – Весьма тронуты, спасибо! Если Узбекский С НК и трудящиеся Ташкента организуют – посылки и пр., и им передайте спасибо. – Но и без этого мы считаем своим долгом доложить товарищам узбекам и русским и др. товарищам в Узб. ССР о деятельности и работе балтийцев. – Шлем Вам, как активисту, агитатору и пр. – материалы… – Вы сможете организовать доклады, статьи и пр. Лучшие пожелания! – Вс. Вишневский1.
Однако самим им приходилось несладко. Но она рвется на фронт.
Муж умолял меня этого не делать, – писала она в своей книге, – но, видя мое упрямство, советовал обратиться в Москве в Политуправление Военно-Морского Флота и просить направить меня на Балтику, мобилизовав на флот. Однако в Москву был нужен специальный пропуск, который мне никто в Ташкенте не выдал бы[262].
Накануне своего отъезда она совершенно случайно столкнулась с Муром, сыном Цветаевой, с которым была знакома еще по Москве, когда он и Марина Ивановна приходили к ним с Тарасенковым в гости на Конюшки. А теперь оказалось, что она несколько месяцев жила с ним в одном доме, но не знала об этом, так как из их комнаты был единственный отдельный выход на улицу. В день их случайной встречи, в самом конце 1942 года, Белкина бегала по городу перед предполагаемым отъездом.
Мне помог Иван Тимофеевич Спирин, он готовил в Марах штурманов для фронта и часто летал в Москву через Ташкент на своем “Дугласе”. Мы с ним договорились, что он заберет меня с собой. Чтобы лететь в его “Дугласе”, не нужно было никаких пропусков. Ну, а в Москве?! Конечно, это был риск… Когда мы приземлились в Москве на центральном аэродроме, напротив нынешнего метро “Аэропорт”, то прямо к самолету был подан “опель” Спирина. Иван Тимофеевич велел мне быстро лечь на заднее сиденье, бросил на меня свой тулуп, скомандовал, чтобы я не вздумала чихать или кашлять, и сам повел машину к проходной. Он был в военном мундире, при всех орденах, с золотой Звездой Героя. У проходной машину остановили, стали проверять документы.
Что у вас в машине, товарищ генерал-майор? – спросил часовой.
– Личные вещи, – ответил Иван Тимофеевич и тут же включил стартер и дал газ.
Как “личные вещи” я и была доставлена на Конюшки в пустой, заколоченный дом.
В армию меня не мобилизуют, у меня обнаружат туберкулез.
Но на фронт, на Ладожскую военную флотилию, туда, где в это время находился мой муж, я проберусь[263].
В гарнизоне на Ладоге ее удалось пристроить писать статьи в газете “Краснофлотец”, где она публиковала их под мужским псевдонимом. Они жили с Тарасенковым в крохотной комнате, в трудных условиях; с одной стороны стояла их узкая койка, а напротив – отгороженная столом койка журналиста Пронина с женой.
Когда начались бои неподалеку от гарнизона, ее выставили с военным аттестатом, и она была вынуждена отправиться в Москву. А там ее тут же арестовали, так как пропуска в столицу у нее не было. Как говорила Мария Иосифовна, вытащил ее из кутузки Ставский, секретарь Союза писателей, при помощи Тарасенкова прописал.
В Москве она совершенно случайно устроилась на работу в Совинформбюро. Увидела, какие там дают на завтрак булки с икрой и колбасой, и, страдая от голода, пошла в отдел кадров. Народу в городе было мало, анкета у нее была чистая, ее взяли. Совинформбюро находилось в здании бывшего немецкого посольства в Леонтьевском переулке.
Родителям она писала из Москвы:
30.9.1942.
Ну, вот мои родные! Вчера к вечеру прибыли с Толей в Москву. Без пропуска, Толька трясся, что снимут с поезда, и потому всю дорогу пролежала под его шинелью, дабы иметь военный вид. Задержали меня в Москве в ГПУ на вокзале, но и тут выпустили. Ехали всяко, и на грузовике, и пешком, тащили вещи километра 2, на вокзале меня отогревали в куче сваленных тулупов, и бесплацкартном вагоне холодном, и в плацкартном, и, наконец, в международном отсыпались ночь и день!!! Толя получил командировку до 18.12. Дел масса, должен издать книгу стихов и др. дела международные. Я с сегодняшнего дня начинаю узнавать, как вызвать отца. Будут приложены все усилия, но пока ничего не знаю.
В Москве очень голодно – никаких сказочных пайков детям в военкоматах не дают. На рынке картошка 50–60 р. кг, морковь, свекла, тоже. Капуста – 40–45. Мясо – 300 р. Масло – 800 р. Сахар – юоо. Хлеб – 120–130 р.[264]
Смотрите также:
Одесская сага. Ноев ковчег - Юлия Артюхович (Верба)
- 2021
- Современная проза
Ноев Ковчег - Татьяна Андреевна Смирнова
- 2021
- Приключения / Разная литература
Пить или не пить? Новая наука об алкоголе и вашем здоровье - Дэвид Натт
- 2021
- Домоводство / Разная литература
Последняя лошадь - Владимир Кулаков
- 2021
- Современная проза
Охота на мамонта-2. Раскаленная крыша - Олег Ёлшин
- 2021
- Современная проза