Она переехала в маленький городок на севере Калифорнии и устроилась работать собачьим парикмахером и выгульщицей собак. Денег платили немного, но их хватало на то, чтобы снимать крошечный домик в дешевом районе. Именно там, в этом доме, она поняла, чего ей действительно хочется в этой жизни: завести много-много домашних животных. Животные любят тебя безо всяких условий, хотя их все-таки надо кормить. Животными можно командовать, на них можно орать, даже бить, и тебе ничего за это не будет. Если они тебе надоедают, их всегда можно выкинуть из дома: бросить где-нибудь у подножия потухшего вулкана. Животные – это сплошные плюсы и никаких минусов.

В итоге она собрала себе целый зверинец: пять собак и четыре кошки, не считая птиц, белок и бурундуков, живших в саду. Стелла искренне верила, что теперь у нее в жизни есть все, что нужно. Так продолжалось несколько лет. Но однажды Стелла заснула днем на диване в гостиной.

Потом проснулась и пошла на кухню попить воды. Сквозь затянутую сеткой дверь ей было слышно, как ее четвероногие питомцы беседуют во дворе. Они говорили о ней!

– Эта дура вообще ни во что не въезжает.

– Удивительно, как легко обмануть этих людей! Она ведь действительно думает, что мы ее любим.

– Да просто тут больше нет никого, кто бы стал нас кормить и вообще всячески привечать. Так что приходится терпеть. Жить захочешь – не так раскорячишься.

– Да, чего только не сделаешь ради кормежки! Будешь сегодня опять к ней ласкаться?

– А что еще остается? Стелла выскочила во двор:

– Предатели! Обманщики! Никому нельзя доверять, никому! Даже собственным домашним животным!

Животные закатили глаза.

– Какой ужас, нас разоблачили, – сказал Сэмми, помесь колли и Лабрадора. – Но ты же не записала нас на диктофон, так что тебе никто не поверит.

– Я вам доверяла!

– И что?

– Я думала, что вы честные, добрые и хорошие. Думала, вы меня любите. А вы притворялись. Чтобы я вас кормила!

Животные переглянулись, и Сэмми сказал:

– Стелла, а ты сама разве не притворялась? Ты притворялась, что ты умнее и лучше нас… люди вообще почему-то уверены, что они самые-самые. Венец творения и все такое.

– Прошу прощения?

– Ты помолчи и послушай. Во-первых, ты нам надоела. Во-вторых, будь ты не человеком, а каким-нибудь другим животным, ты бы осталась совсем одна. Так всегда и бывает с теми, кто считает себя лучше других. А ты именно так и считаешь. Кстати, вот и причина, по которой ты никому не доверяешь. И твои религиозные выступления – такие жалкие и циничные – это все тоже отсюда.

– Уж вам-то я теперь точно не доверяю.

– Тебе пора повзрослеть. Мы все живем по закону джунглей, и уж ты-то должна это знать.

Колокольчики «музыки ветра» над дверью соседнего дома тихонечко звякнули.

– Опаньки, – сказал Сэмми. – Волшебные чары развеялись. Было приятно с тобой пообщаться, Стелла.

И животные вновь стали просто животными. Но теперь все изменилось. У Стеллы было неприятное чувство, что ее питомцы вдруг превратились в коллег по работе, с которыми ты вроде нормально и даже вполне дружелюбно общаешься – только это неискреннее дружелюбие, потому что на самом деле всем на тебя наплевать.

Еще через неделю Стелла решила, что ее все достало и дальше так жить невозможно, и начала методично спиваться. В этом она преуспела. Не прошло и года, как она оказалась в канаве. В прямом смысле слова: в придорожной канаве на въезде в город, неподалеку от того места, где стоял полицейский радар контроля скорости – основной источник дохода сотрудников городской автоинспекции.

Стелла сидела в высокой траве и горланила песни. И тут на дороге показалась машина. Это были Джессика с Роем.

– Рой, смотри. Там какая-то сумасшедшая. Кажется, пьяная. Сидит на обочине.

Рой слегка сбавил скорость.

– Боже, во что превращается человек! Смотришь вот на таких бедолаг и поневоле задумываешься о жизни. Ой, смотри… полицейский радар. Если бы не эта придурочная пьянчужка, нам бы точно вкатили штраф.

Они тихо порадовались, что все так удачно сложилось, и Рой сказал:

– Да уж, тут поневоле задумаешься… может быть, эта пьяная баба тоже зачем-то нужна в общей схеме мироздания. Ну, хотя бы за тем, чтобы кто-то успел снизить скорость перед радаром.

– Вот именно, Рой! Мать-природа следит за тем, чтобы каждый был на своем месте. Эта пьянчужка, она просто-напросто выполняет свое предназначение.

Я сказал: – Nique ta mere, я так и думал. Еще одна депрессивная история.

– И что же в ней депрессивного?

– А Стелле в конце обязательно надо было спиваться?

– Да, по-другому – никак.

– А что с этими животными? Ну, которые с ней разговаривали?

– А что с ними не так?

– Это новозеландские заморочки? Общение с природой и все такое?

– Жюльен, ты понимаешь все слишком буквально. Это просто история. И не надо искать в ней какие-то скрытые смыслы. Кстати, теперь твоя очередь рассказывать. Так что давай приступай.

Да, подошла моя очередь, вот только я не успел подготовиться. Чтобы выиграть время, я решил затеять дискуссию и вернулся к вопросу, который мы обсуждали уже не раз: к вопросу о неимоверном умственном усилии, которое требуется для того, чтобы придумать хорошую историю.

– Серж, наверняка есть какой-то нейропротеин, управляющий этим процессом. Он как называется?

Серж подавился куском рогалика и сильно закашлялся. Непережеванный кусок вылетел у него изо рта и приземлился на ковер, прямо у ног Дианы.

Серж стал белым как мел.

– Серж?

– Все нормально.

– Точно нормально?

– Да, точно. Все хорошо. Ну что, Жюльен? Будешь рассказывать свою историю?

– Буду, буду.

Бартоломью у истоков языка как средства общения

Жюльен Пикар

Давным-давно самые первые люди сидели вокруг костра, смотрели на пламя и жалели о том, что они даже не могут нормально поговорить, поскольку у них нет языка, то есть системы словесного выражения мыслей, оформленных в виде речи. Рычать и хрипеть им уже надоело. Это было так скучно. К тому же у них теперь появился огонь. А люди, .умеющие пользоваться огнем, они достойны того, чтобы у них был язык. Потому что они уже вышли на должный уровень.

Разумеется, они не могли выражать свои мысли так четко. Они вообще не могли выражать никакие мысли. Мыслей тогда еще не было. Потому что не было слов. Были только предчувствия и ощущения – тревожные, неясные, неописуемые. Однако вождь этих людей почитал себя личностью творческой и дерзновенной. Он ткнул себя пальцем в грудь и произнес: