– Кого? – спросил я.

– Молодую леди в белой одежде. Она прехорошенькая.

– Придержите свой язык, осел вы этакий! – ответил я. – Разве время теперь говорить о подобных вещах?

Я отошел к изгороди и буквально плакал от радости. Это был один из счастливейших моментов в моей жизни, ибо как редко бывают подобные случаи!

Прошло около получаса. В продолжение этого времени я обдумывал наше положение и слушал болтовню Стивена. Он говорил мне, во-первых, о том, как должен быть хорош Священный Цветок, и, во-вторых, о красоте глаз молодой леди в белом. Мне едва удалось убедить его не пытаться до поры до времени проникнуть за ограду, где росла орхидея. Во время нашего разговора ворота открылись и в них показалась молодая леди.

– Сэр, – сказал она с почтительным поклоном на своем забавном английском языке, – мать и отец… да, отец… спрашивают, не хотите ли вы и ваши товарищи поесть?

Мы ответили, что хотим, и она повела нас к дому.

– Не удивляйтесь, глядя на них, так как они очень счастливы, и не взыщите с нас за пресный хлеб, – сказала она. После этого она весьма учтиво взяла меня за руку, и мы в сопровождении Стивена вошли в дом, оставив Мавово и Ханса охранять его снаружи.

Дом состоял из двух комнат. В первой мы нашли брата Джона и его жену. Они сидели рядом и восхищенно смотрели друг на друга. Я заметил, что перед этим они, по-видимому, плакали, но это, несомненно, были слезы радости.

– Лизбет, – сказал брат Джон, когда мы вошли, – это мистер Аллан Квотермейн, благодаря решительности и смелости которого мы снова вместе. А этот молодой джентльмен – мистер Стивен Соммерс, его компаньон.

Она поклонилась и протянула нам руку, которую мы пожали.

Потом мы сели за стол, чтобы подкрепиться пищей, состоявшей из овощей и утиных яиц, сваренных вкрутую. Большие порции того и другого были отнесены Стивеном и мисс Хоуп Хансу и Мавово. Хоуп было имя девушки, данное ей матерью как родившейся в час глубокого отчаяния. Миссис Эверсли вкратце рассказала нам свою необыкновенную историю. Она бежала от Хассана-бен-Магомета и работорговцев, как рассказывал ее мужу перед своей смертью невольник в Занзибаре, и, проблуждав несколько дней, была захвачена небольшим отрядом понго, вышедшим, по-видимому, на поимку пленников. Понго увезли ее в свою землю. В это время прежняя Мать Цветка умерла от старости, и миссис Эверсли была водворена на ее место на острове, который она с тех пор не покидала. Она была привезена сюда тогдашним Калуби и некоторыми из тех, кто «миновал бога». Последнего она никогда не видала (хотя однажды слышала его рев), так как во время их путешествия он не появлялся. С этого момента с ней и ее ребенком все стали обращаться с большой заботливостью и благоговением, так как Мать Цветка и сам цветок считались воплощением сил природы и плодородия, и это рождение рассматривалось как благоприятное предзнаменование для народа понго. Кроме того, понго надеялись, что со временем «Дитя Цветка» займет место своей матери. Так жили они здесь в полном одиночестве, занимаясь надзором за обработкой острова. К счастью, при миссис Эверсли осталась маленькая Библия. Благодаря этому она имела возможность научить свою дочь читать.

Я часто думал, что если бы я был осужден на одиночное заключение, и мне было бы позволено взять с собой только одну книгу, я выбрал бы Библию, так как, помимо всего изложенного в ней и красоты ее языка, она заключает в себе историю надежды человека на спасение.

Довольно странно, но, подобно своему мужу, миссис Эверсли в продолжение этих бесконечных лет не теряла веры в свое избавление.

– Я все время была уверена, что ты, Джон, жив и что мы снова встретимся, – говорила она мужу.

Когда миссис Эверсли окончила свой рассказ, мы изложили ей в сжатом виде свою историю. Обе леди выслушали ее с большим удивлением. Когда она была окончена, я услышал, как мисс Хоуп сказала:

– Выходит, что спасителем нашим являетесь вы, о Стивен Соммерс!

– Конечно, – ответил Стивен, – но почему?

– Потому что вы, увидев в далекой Англии Священный Цветок, сказали: я должен иметь его. Потом вы заплатили серебреники (тут сказалось чтение ею Библии) за путешествие и наняли храброго охотника, чтобы он убил дьявола-бога и провел сюда вас и моего седоголового отца. Да, вы наш спаситель, – закончила она, очень мило кивнув ему головой.

– Это не совсем так, – ответил Стивен, – но я объясню вам все потом. А теперь, мисс Хоуп, не можете ли вы показать нам цветок?

– Сделать это может только Мать Цветка. Если вы посмотрите на цветок без нее, вы умрете.

– В самом деле? – воскликнул Стивен.

В конце концов, после долгого колебания, Мать Цветка согласилась сделать это, так как бог теперь был мертв. Однако она прежде всего отправилась в заднюю часть дома и хлопнула в ладоши. На этот зов явилась глухонемая старуха, представлявшая типичный образец туземной альбиноски. Она смотрела на нас с удивлением. Миссис Эверсли начала разговаривать с ней с помощью пальцев, причем делала это так быстро, что я едва мог следить за их движениями. Старуха поклонилась до земли, потом поднялась и побежала по направлению к воде.

– Я послала ее за веслами от лодки, – сказала миссии Эверсли. – Я положу на них свою печать. Никто не осмелится воспользоваться ими, чтобы переплыть через озеро.

– Это очень благоразумно, – заметил я, – так как нам бы не хотелось, чтобы Мотомбо узнал о нашем пребывании здесь.

Мы подошли к ограде, окружавшей Священный Цветок. Миссис Эверсли разрезала туземным ножом пальмовые волокна, припечатанные глиной к двери. Никто не мог войти в ограду, не сломав этой печати. Оттиск на ней был сделан небольшим предметом, который Мать Цветка носила на шее как знак занимаемого ею положения. Это был очень странный предмет, сделанный из золота и имевший на лицевой стороне глубоко вырезанное изображение обезьяны с цветком в правой руке. Кроме того, он был, по-видимому, очень древней работы; это указывало на то, что обезьяна и орхидея почитались народом понго с незапамятных времен.

Когда Мать Цветка открыла дверь, я увидел самое красивое растение, какое когда-либо видел человек. Размером оно было около восьми футов в поперечнике; его листья были темно-зелеными, длинными и узкими. Как раз в это время года оно цвело – я насчитал около двенадцати вполне распустившихся цветков. О размерах последних я уже упоминал, когда описывал высушенный экземпляр, поэтому нет нужды повторять это. По количеству цветков этого священного растения понго судили о том, будет ли данный год урожайным или нет. Если их было много – они ждали хорошего урожая, если мало – плохого.

Иногда случалось, что растение вовсе не цвело; в таких случаях всегда ждали засухи и голода. Поистине это были замечательные цветы с их золотыми лепестками и темными пятнами в центре, чрезвычайно походившими на обезьяньи головы.

Но если орхидея поразила меня, то на Стивена она, можно сказать, произвела ошеломляющее действие. Он чуть с ума не сошел. Он долго смотрел на растение и в заключение бросился перед ним на колени, тем самым заставив мисс Хоуп воскликнуть: