— Ну и на что поставите, мистер Аллейн? Мышьяк в лекарстве или что-нибудь другое?

— Никаких пари.

— Обычная работа. Хоть жаль, конечно, если ничего не найдется. На термос надежд никаких.

— Это уж точно.

Они молча продолжали путь. Холодный воздух в сумерках будто звенел, вымораживая землю под ногами. Приятно пахло горя щей древесиной, из леса доносился звук хлопающих птичьих крыльев.

— Господи, ну и работа! — проговорил вдруг Аллейн.

— Вы о нашей работе, сэр?

— Ну да, о нашей. Шагаешь по проселку с дохлой кошкой в коробке из-под обуви и думаешь о том, как извлечь из могилы тело старого человека.

— Кому-то ж надо этим заниматься.

— Разумеется. Но детали уж больно неаппетитны.

— Сомневаться вроде не приходится, сэр? Я имею в виду насчет убийства?

— Ваша правда, старина, сомневаться особенно не приходится.

— Что ж, — помолчав, сказал Фокс, — вроде бы все следы ведут в одном направлении. Дело не из тех, когда приходится отрабатывать с десяток подозреваемых.

— Да, но мотивы? Зачем было убивать старика? Она ведь знала, что завещание составлено в ее пользу. Она хотела стать леди Анкред. Знала, что вряд ли он долго протянет. К чему идти на страшный риск, когда все, что нужно, — выйти замуж и подождать?

— Он постоянно менял завещание. Может, боялась, что и этот вариант — не последний?

— Вроде бы она умела с ним управляться.

— А может, так запала на нынешнего баронета?

— Только не она, — покачал головой Аллейн, — только не она.

— Да, загадка, ничего не скажешь. Предположим, однако, что мы уверены, что старый джентльмен умер не своей смертью, предположим далее, что клиент наш — не мисс О. Кто же в таком случае? Уж точно не сэр Седрик, потому что он тоже знал о новом завещании.

— Если только не рассчитывал жениться на наследнице, — возразил Аллейн.

— Почему бы и нет? Хотя шансов у Седрика не так уж много. С таким состоянием она может выбрать кого-нибудь и получше, как по-вашему?

— Уж точно не хуже.

— В таком случае, — подвел итог Фокс, — допустим, этих двух исключаем. Посмотрим на оставшихся.

— Да что там особенно рассматривать? Все они исходили из того, что зачитанное во время праздничного ужина завещание имеет законную силу. Дездемоне, Миллимент, доктору Уизерсу и слугам достается более или менее приличная доля; у Томаса перспективы вообще превосходные. Чего не скажешь о семействе Кентишей и Клода Анкреда. У «имущих» единственный мотив — скаредность, у «неимущих» — месть.

— Ну и что вероятнее? — спросил Фокс.

— Если анализ бутылки из-под лекарств даст отрицательные результаты, остается термос, но его обработали, и, выходит, мы возвращаемся к мисс О. Разве что допустить, будто яд замедленного действия в его лобстер подсыпал Баркер.

— Все шутите, мистер Аллейн.

— Послушали бы вы, как я развлекался с мисс Эйбл, — проворчал Аллейн. — Это была та еще сцена, доложу я вам.

— Итак, с эксгумацией вопрос решен, — задумчиво сказал Фокс после очередной продолжительной паузы. — Когда?

— Как только получим разрешение и доктор Кертис будет готов. Между прочим, тут в двух шагах, прямо над деревней, находится анкретонская церковь. Давайте-ка заглянем на кладбище, пока не стемнело.

Они свернули на малозаметную, сейчас уже полностью погрузившуюся в тень тропинку, которая привела их к покойницкой при кладбище церкви Святого Стивена.

После всего сомнительного величия особняка приятно было увидеть церковь, от которой исходил дух старины и покоя. Под ногами громко скрипел гравий, в кустах, образующих живую изгородь, устраивались на ночь сонные птицы. За травой явно ухаживали. А когда Аллейн с Фоксом дошли до тихой поляны надгробий и крестов, обнаружилось, что присматривают и за могилами, и за склепами. При затухающем свете еще можно было разобрать надписи: «Сьюзен Гасконь, местная прихожанка. Здесь покоится та, кто при жизни покоя не знала». «Памяти Майлза Читти Брима, кто пятьдесят лет ухаживал за этим кладбищем, а теперь почиет рядом с теми, кому верно служил». В какой-то момент они дошли до могил Анкредов. «Персиваль Гейсбрук Анкред, четвертый баронет, и Маргарет Мирабель, его жена». «Генри Гейсбрук Анкред» и многие иные, кому со скромным достоинством возданы должные почести. Но позднейшие поколения от этой достойной простоты места последнего упокоения отказались, и над этими строгими плитами вырос могильный склеп, Увенчанный фигурами трех ангелов. Здесь, навеки запечатленные в золоте посмертных надписей, покоятся предшественник сэра Генри, его жена, его сын Генри Ирвинг Анкред, а теперь и он сам. Склеп, как прочитал Аллейн, построен сэром Генри. Он снабжен двумя дверями, тисовой и железной с большой замочной скважиной, и украшен родовым гербом Анкредов.

— Да, повозиться тут придется изрядно, — протянул Фокс. — Места мало, доктору негде повернуться, да и темно. Надо бы холстину приготовить, как вы думаете, мистер Аллейн?

— Да.

Фокс постучал по крышке старых серебряных часов.

— Уже пять, — сказал он. — Так что, если хотите попить чая в баре и успеть на поезд, пора трогаться.

— Что ж, пошли, — негромко проговорил Аллейн, и они повернули назад, в сторону деревни.

В ожидании возвращения Аллейна Трой вспоминала недолгие мгновения их возобновившейся супружеской жизни. Перед глазами ее мелькали эпизоды, один, другой, третий, повторялись слова и движения, она заново переживала то или другое чувство. Удивительно, как мало нужно для счастья, странно ощущать себя словно в постоянном ожидании, едва ли любовного свидания. Она желанна, она любима и любит сама. Нет, у Трой не было сомнений, что впереди ждут рифы, но пока все хорошо, можно свободно вздохнуть и с уверенностью посмотреть в будущее.

И тем не менее в материю, из которой было соткано ее счастье, вплеталась какая-то чужеродная нить, ощущалось что-то не то, некая незавершенность. Мысли ее беспокойно метались в поисках этой зазубрины. Аллейн упрямо отделял свою работу от семейных отношений. Трой понимала, что виною тому она сама, уже самые первые их встречи протекали на очень тяжелом фоне, когда она всячески закрывала глаза на его тогдашнюю работу и не скрывала своего ужаса перед смертной казнью.

Точно так же Трой прекрасно понимала, что Аллейн воспринимает такое отношение как нечто свойственное самой ее натуре. Она понимала, что, когда речь идет о любви, он отказывается признавать, будто этика не способна разрушить ее чувство. Ему казалось, что если в результате его деятельности убийца оказывается на плахе, то в глазах Трой именно он, Аллейн, становится палачом. И лишь благодаря некоему несказанному чуду любви — так ему думалось — она превозмогает это отвращение.