Женщины чаще всего упирают на возраст. Перефразируя Пушкина: «Я молода… и буду молода еще лет пять иль шесть. Вокруг меня еще лет шесть они толпиться будут, меня ласкать, лелеять и дарить… Но когда пора пройдет, когда мои глаза впадут и веки, сморщась, почернеют, и седина в косе мелькнет, и будут называть меня старухой, тогда – что скажешь ты?» В смысле ты, ты – гадина, не отворачивайся – что скажешь, когда я постарею?

Не ответишь же ей – «тогда волосы покрась и пластику сделай, а пока не жри много, тогда, глядишь, не пять иль шесть, а восемь или десять. А потом, может, отучишься так цепляться». А она всё своё:

«Где гарантия на девяносто девять лет? Нет? Ах, нет?! Тогда…»

Тогда самое противное: они, знаете ли, не уходят. Эти заранее брошенные в немощи женщины остаются рядом с потенциальными предателями и сладострастно пьют их кровь в счёт будущих издержек. Ну и, конечно, мужчины не выдерживают и, как лепесток боярышника, медленно падающий в канал, совпадают со своим отражением в тёмной воде – то есть сбегают и таки становятся подлецами, как было предсказано.

Мужской вариант называется «давай сначала ты». Я бы тебя полюбил, но давай сначала ты. Я бы ушёл от своей девушки, но давай сначала ты. Я бы женился, но давай сначала ты мне ребёночка родишь. Я бы тебе луну, но давай сначала… Если женщина соглашается и последовательно адаптирует свою жизнь под его требования, всегда остаётся туз в рукаве: чувства. Непроверяемая вещь. «Как-то плохо ты меня полюбила. Неискренне, без души», – и уходит к тёлке, с которой знаком уже целых два года и доверяет, а с вами только год, так что несчитово.

Или признание унисекс: «Боюсь сильных чувств, ибо свободно могу увлечься и разрушить множество судеб, а то и погибнуть от любви». Обычно это аргумент слабовольных истериков, которые не в состоянии «разрушить» даже гору посуды в собственной раковине. А из-за любви на моей памяти никто ни разу не помер, всё больше от сосудов, в обоих смыслах этого слова – наполненных как кровью, так и выпивкой.

Есть избитое выражение – «солдат любви». Его обычно понимают в смысле «ворвался, всех надо-не-надо поимел и ускакал». Но солдат – это не только большой маршальский жезл в ранце и несколько пудов вкусного пушечного мяса. Это ещё и вынужденное бесстрашие. И знание, что пуля – дура. Им в голову не приходит при подписании контракта интересоваться, точно ли они не погибнут. Их убивают – они умирают, их пугают – они боятся. Но пока длится жизнь – они живут, пока идёт война – воюют.

Я не призываю всех в берсеркеры, но капельку мужества, а? Попробуйте связываться только с теми людьми и проектами, которые вам необходимы, именно вам, и остро, а не из расчёта: «А вдруг мне тут отсыплют подарков? Тогда, может, и я что-нибудь дам. Попозже, когда перестану бояться».

Смутно помню древний детский фильм про слона и девочку: что-то о том, как Д. и С. полюбили друг друга, но злые взрослые не разрешали им быть вместе, делить морковку на двоих и гулять по ночному городу. По-моему, кого-то из них даже хотели усыпить. А может, это были мальчик и лошадка, неважно. Главное, что невероятно трогательное кино, я плакала, и все другие дети тоже плакали.

Потом я выросла и поняла, что не только коня или особо крупного слона, но и ручного енота с хорошенькими полосочками притаскивать домой не следует. Всё неудобное в содержании, непривитое или просто чужое нельзя забирать, даже если оно по безмозглости своей не против. Даже если хозяева его, с вашей точки зрения, совсем не любят. Можно смотреть, подкармливать, чесать за ушком, можно с ним сфотографироваться, но домой – нельзя. И все другие повзрослевшие дети так или иначе пришли к похожему выводу.

Так почему же чужие супруги неприкаянного вида по-прежнему вызывают не только хватательно-трахательный рефлекс, но и вот это яростное романтическое желание украсть чужую скотину из стойла и поселить в своих подушках навсегда? Лишь потому, что она теоретически помещается у них в доме (особенно если вывести оттуда свою козу)? Но неужели всего взрослого опыта не хватает, чтобы запомнить:

→ возможность что-то куда-то засунуть – недостаточный повод, чтобы это туда засовывать;

→ если нельзя, но очень хочется, то нельзя или украдкой;

→ тот, кто хочет серьёзных отношений, не берёт чужое;

→ женатый любовник(ца) – лжец по определению;

→ на территории адюльтера, как в номерах-на-час, действуют определённые правила, все попытки создать там уют и укрепиться – напрасны, а обещания, данные по слабости или из хитрости, ничего не стоят.

Честное слово, выкупить проститутку из борделя надёжней и здоровей, чем пытаться свести с соседского двора какого-нибудь очень хорошего и не очень счастливого слона.

Око Саурона во «Властелине колец» всегда напоминало мне женский половой орган. Наверное, снижение образа вызвано тем, что фильм я смотрела раз двадцать и всё в переводе Гоблина, – выносить пафос оригинала у меня силы слабые. И потому пылающая щель, зыркающая в поисках кольца, вызвала исключительно низовые ассоциации с матримониально озабоченной дамой, непрерывно сканирующей и контролирующей пространство, – не несёт ли ей кто жениться.

Это было лирическое отступление в мою пользу. А теперь будет нежно и понятно.

Однажды я писала для какого-то журнальчика колонку о растлевающем влиянии мобильных телефонов на женскую психику прежде всего.

Они, видите ли, порождают гигантскую иллюзию, что можно контролировать ситуацию. Мой мужчина уехал, позвоню ему семь раз и решу, что всё в порядке. При этом отключается атавистическое чутьё, которое подсказывает, что на самом деле никто ничего не гарантирует: человек повесил трубку и немедленно попал под лошадь или на него из-за угла напрыгнула любовь всей жизни с горящим оком Саурона наперевес. Никто не может пообещать нам, что, если пять минут назад всё было в порядке, ситуация сохранится на следующие пять минут, час или сутки.

А еще мы утрачиваем способность ждать. Раньше-то, бывало, уедет такой в командировку, протрясется три дня в поезде, потом пришлёт телеграмму – доехал. Через неделю опять добредёт до почты и позвонит – жив. А которые геологи, тех месяцами ждали без вестей и ропота. В этом было какое-то смирение, с одной стороны, и освобождение – с другой. Звонит – не звонит, вернётся – не вернётся, а жить надо. Великий навык ждать по-человечески, отличающий женщину от хищника, – не сидя в засаде, но продолжая жить.