– До Войны я читал книгу о бунтаре, насильно упеченном в психиатрическую лечебницу, – говорит Люк. – На этом его злоключения не закончились, там ему сделали лоботомию, ты знаешь, что такое «лоботомия»?

Я знаю.

– И когда его друзья увидели, во что превратился прежний весельчак и балагур, они придушили несчастное, лишенное разума существо… Из сострадания.

– «Полет над гнездом кукушки», – долговременная память, хранящая события очень далеких дней, иногда дает мне подсказки. – Но я не растение, Люк, мне не вырезали лобные доли. Не стоит сострадать мне до смерти.

– Не растение, – он легко соглашается.

Пытаюсь найти в зеркале ответы на вопросы, которых не помню. Кто я? Не этот изможденный мужчина с потухшим взглядом, Люк прав. Чужое лицо, чужой взгляд. Ты мне не нравишься, ты мертвый, такие глаза бывают только у мертвых, в них нет жизни, одна пустота.

– Нужно ложиться, непростой денек ждет нас завтра.

Я не спорю. Спать легко и не больно, если только не приходят сны…

Вижу танцующего Люка, он ужасно танцует, кривляется и хохочет. Его голову украшают два гребня из волос, а глаза подкрашены черным… Он беснуется и выкрикивает странные слова, повторяя за голосом, идущим со всех сторон:

I’m a firestarter, twisted firestarter.

You are the firestarter, twisted firestarter[13].

Firestarter – поджигатель. Это хорошее и правильное слово, очень сильное, оно должно помочь мне. Помочь разжечь огонь в потухших глазах.

Сон растворяется в утреннем свете. Просыпаться больно, но сегодня пробуждение принесет радость, огонь будет со мной. Я улыбаюсь сквозь боль.

* * *

– Видишь то здание на холме?

Солнце мешает видеть, от него не спасает даже затонированный визор противогаза, но я вижу – здание слишком огромное, чтобы его не увидеть.

– Раньше там был молл или супермаркет, я не очень разбираюсь в тонкостях, – объясняет Люк. – Сейчас Узел силы.

– Ты боишься его? – я едва сдерживаю возбуждение, огонь там, мне нужно как можно скорее попастьтуда!

– Я боюсь не его, а своих предчувствий, они на редкость дурные.

Над входом в двухэтажное здание развевается флаг. Когда-то он был многоцветным, но краски выгорели на ярком солнце и символ превратился в бессмысленную, дергающуюся на ветру тряпку.

– Не нравится мне это радужное знамя, – наверное, под противогазом Люк хмурится, голос его наполняется тревогой. – Погляди, на крыше, рядом с флагштоком, пулеметная точка. Похоже, от наших «калашей» пользы сегодня не будет. Предлагаю с собой их не брать, не смешить местных.

Он тянется к моему автомату, но я грубо отталкиваю его руку. Не отдам!

– Ну, как знаешь, если тебе так спокойнее…

Во мне нет спокойствия, но Люку знать об этом совсем не обязательно.

Мы спешиваемся, Зверь останется снаружи, а нас ждет прогулка внутрь бывшего супермаркета. Массивные двери громко скрипят и нехотя раскрываются, когда мы приближаемся к входу.

За дверью огромное помещение, едва освещаемое тусклыми чадящими факелами. Нас уже ждут – делегация из пяти странно одетых мужчин. Двое затянуты в облегающую черную кожу и вооружены винтовками, остальные разодеты в блестящие шорты и колготки, вместо ботинок нечто на высокой платформе, торсы обнажены, либо едва прикрыты легкомысленного вида жилетками с бусинками, цепочками и прочего рода украшениями.

Самый дикий – с размалеванным лицом и перьями, торчащими из шорт, манерно виляя задницей, направляется нам навстречу.

– Здравствуйте, мальчики, наша община всегда рада новым членам.

– Старый член лучше новых двух, – мрачно заявляет в ответ заметно посуровевший маркиз. – Мы проезжали мимо, и теперь вижу, что лучше бы проехали мимо. Всего наилучшего.

– Не спеши, милый, – разукрашенное человекоподобное чудовище жестом останавливает попытавшегося было уйти Зулука. – Нельзя попасть под радужные своды Прайд-сити и остаться прежним. Это волшебное место, где открываются новые горизонты!

Лицо Зулука наливается красным, он злится, шепчет проклятья себе под нос.

– Наши горизонты упираются исключительно в женские прелести, – слова даются маркизу нелегко, он говорит медленно, боясь в любой момент сорваться. – Мы продолжим свой путь, с вашего позволения.

Нечто в «пернатых» шортах не сдается:

– Брезгуете нашим гостеприимством? А как же традиционные хлеб-соль? Вернее, нетрадиционные…

Под громкий одобрительный смех хозяев свихнувшегося Узла силы один из охранников приближается к Зулуку с массивным подносом в руках. На подносе баночка с какой-то бесцветной мазью и крошечная склянка с мутновато-белой жидкостью.

– Что за херня? – маркиз не выдерживает, когда верзила принимается настойчиво «угощать» его нетрадиционными хлебом с солью.

– Это свободный демократичный выбор, – «ряженый» противно хихикает, отчего преисполненный гадостного довольства голос, и без того слишком высокий для мужчины, превращается в режущий слух фальцет. – В креманке вазелин, в бутылочке – йад! Выпей йаду, гомофобище позорное!

И, прокудахтавшись, добавляет:

– Или вступайте в наши сплоченные ряды, – длинным наманикюренным пальцем он подталкивает баночку с вазелином к Зулуку. – Новые горизонты, дружочек. Новые горизонты!

Я спрашиваю тихо-тихо, так, чтобы услышал только маркиз:

– Люк, это мрази и выродки, правда?

Он трясет головой. Правда.

– Они позорят людской род, правда?

И это правда.

– Мальчики, нехорошо шептаться в неприличном обществе, – все тот же длинный палец с выкрашенным в ядовито-алое ногтем укоризненно тычет в меня.

– Тебе противно, Люк, правда?

Правда.

Я смотрю в рыбьи глаза извращенца – синие с блестками веки, подведенные тушью тонкие брови, мутный, одурманенный какой-то химией взгляд, – ощущаю дикое, до дрожи, отвращение. Но этого мало… Жалкий клоун с разодранной по самый анус душой – он вызывает брезгливость, тошноту, презрение, но не гнев. Мне же нужна ярость, искра, которая запалит костер. I’m a firestarter, мне нужен огонь. Убожество, дай мне повод…

И убожество, неправильно истолковав наше ожидание, хватается за нож:

– Выбирайте, сучоныши! Да поживе…

А дальше инстинкты и руки делают все сами. Автомат говорит, огонь в моих глазах наконец пылает. Я что-то кричу о правде, но грохот выстрелов заглушает мои слова, я не слышу себя.

Когда патроны заканчиваются, остается эхо и кровь на бетонном полу. Я хочу дождаться тишины, но Люк тащит меня прочь. Он вопит, он оскорбляет меня, называет маньяком и убийцей, но я не обижаюсь, я еще не умею обижаться…