— Ах, — продолжал он, кладя руку на большой камень, лежавший перед ним, — я хотел бы видеть, как они пойдут на приступ с Гремучей Змеей впереди! Это дало бы мне прекрасный случай расплатиться. К несчастью, он этого не сделает. Нельзя сказать теперь, что я держу его в своей власти!..

— Посмотрим же, что они теперь делают! — перебил Генри.

— Посмотрим, но не будем показываться. Если взойдет луна, они станут стрелять в нас, а я отнюдь не уверен, что их выстрелы до нас не долетят.

Трое мужчин легли ничком и приблизили головы к краю скалы. Нельзя было разглядеть ни малейшего предмета ни на равнине ни на озере — так темно было кругом. Ни одного звука не было слышно, ни одного движения не было заметно в коррале, хотя, разумеется, дикари сторожили свою добычу.

Гамбузино вынул из кармана портсигар, взял одну сигару и закурил. Его товарищи сделали то же самое, с тою только разницею, что сигара у молодого англичанина была настоящая гаванская.

Несколько минут спустя Педро, случайно подняв глаза, заметил нечто, что заставило его бросить сигару, и сказал вполголоса:

— Луна!

Это была еще только бледная точка на черном небе, но было видно, что скоро она должна показаться.

Вдруг луна вышла из-за облаков во всем своем блеске. Это произошло мгновенно, и тотчас же, как в театральной декорации, все приняло другой вид, и льяносы можно было видеть насколько хватит глаз. Лагерь, озеро, часовые — все до малейших подробностей стало видно мексиканцам.

Педро поразило одно обстоятельство: два человека тихо прохаживались около входа в овраг, как раз под ним. Хорошо знакомая мертвая голова ясно вырисовывалась на бронзовой груди одного из дикарей.

— Какая удача! Гремучая Змея! — пробормотал гамбузино с восторгом.

Не размышляя больше, он схватил винтовку, прицелился и недрогнувшей рукой спустил курок.

С горы раздался выстрел; крик боли и ярости доказал, что Педро попал в цель — дальнобойность его винтовки была просто изумительна.

Осажденные видели, как Гремучая Змея сделал прыжок назад, упал на руки своего изумленного спутника — но и только. Луна скрылась за новым облаком так же внезапно, как и показалась, и опять наступила полная темнота.

Дон Эстеван и его люди, внезапно разбуженные выстрелом гамбузино, прибежали со всех ног. Они опасались нападения.

— И вы серьезно думаете, что Гремучая Змея убит? — спросил дон Эстеван, когда узнал в чем дело.

— По крайней мере, это очень вероятно, — спокойно отвечал Педро.

— Мы уверены, что видели, как он упал, — прибавил Генри Тресиллиан. — Он, вероятно, убит наповал.

— Если его гнусная жизнь не окончена, — продолжал Педро, — стало быть, можно жить с пулей в груди, так как я попал в самую середину этой безобразной мертвой головы, белизна которой представляла отличную мишень. Правда, я не ожидал такой удачной и, в особенности, такой быстрой расплаты.

— По вашим словам нельзя сомневаться, что ваш выстрел действительно попал в Гремучую Змею! — сказал ему дон Эстеван.

— Если бы это не был он, — сказал гамбузино, — я бы не стрелял. Мой выстрел был довольно смел, из-за большого расстояния, но я доверяю своей винтовке.

— Очевидно, вы попали в него, — возразил дон Эстеван, — вы и Генри не могли оба ошибиться. Однако кто знает, убит ли он?.. Он, может быть, только опасно ранен?

— Не угодно ли вашей милости держать со мной пари? — спросил Педро. — Я готов поставить сто против одного, что в этот час Гремучая Змея сделал свой последний шаг или, вернее, свой последний пируэт, так как последнее выражение больше подходит к такому скомороху и шуту.

Прежде чем его собеседники успели ему ответить, гамбузино поспешно прибавил:

— Не держите со мной пари, ваша милость, — слишком поздно. Педро Вицента не такой человек, чтобы держать пари наверняка. Вы слышите?

Из лагеря донеслись крики ярости и похоронные вопли. Очевидно, краснокожие оплакивали смерть своего предводителя. Их пение из невнятных жалоб и плачевных стонов переходило в настоящий рев. Точно настоящие койоты принимали участие в этом диком концерте. Минутами более резкие ноты, свирепые звуки голоса прерывали рыдания. Это был военный клич апачей, которые клялись воздать око за око и зуб за зуб убийце Гремучей Змеи.

Этот адский шум продолжался без перерыва более часа. Внезапно его сменила тишина, не предвещавшая ничего хорошего.

Мексиканцы спрашивали себя: не попытаются ли индейцы в слепой ярости пойти теперь же на приступ во что бы то ни стало? Темная ночь, по-видимому, должна была благоприятствовать их намерениям.

Дон Эстеван, резюмируя свою мысль, отвел в сторону своего товарища, его сына и дона Педро.

— Умер Гремучая Змея или только опасно ранен, во всяком случае, выстрел Педро сделал мастерски. Он дает нам надежные шансы на спасение. Такого вождя невозможно тотчас заменить; что бы ни делали наши враги, теперь они менее сильны; им недостает порядка и доверия; ярость не может заменить опытности, но она может побудить к беспорядочным нападениям; поэтому надо быть настороже более, чем когда-нибудь. Генри, устройте караулы на парапете и прикажите всем быть как можно внимательнее.

После такого важного события все белые встали; они ходили взад и вперед — от бивуака, расположенного около источника, к караульному посту у оврага — и шепотом обсуждали вероятность нападения. Они все обратились в слух и хотя не слыхали ничего подозрительного, но это их не успокаивало. Они знали, что индеец может бегать, ходить, лазить тихо, как кошка, может пробираться, как пресмыкающееся, между кактусами и камнями оврага. Неприятель мог неожиданно появиться на площадке. Следовательно, нужно было приготовиться встретить его, и хотя Педро уверял, что бояться нечего, что площадка доступна только со стороны оврага, однако белые считали нужным принять меры для отражения всякой попытки.

Они перебросили через парапет обломок скалы. Громадный камень скатился вдоль оврага, увлекая за собой тысячу других камней; он разбивал все на своем пути, но не встретил ни одного живого существа, и эхо донесло из глубины оврага только ясный звук его падения.

По приказанию дона Эстевана вскоре бросили другую глыбу, потом последовали третья, четвертая и т. д. с небольшими промежутками. Так мексиканцы убедились, что единственная дорога, по которой можно было добраться до площадки, все еще была свободна.

Никакое существо не могло бы спастись от этих глыб в узком и единственном проходе оврага.

Приняв эти предосторожности, дон Эстеван отослал часть своих людей в бивуак, чтобы напрасно не утомлять их, а сам удалился в