Стараясь выбрать дорогу поровнее (и ничуть в этом не преуспевая), Глеб предпринял еще одну попытку понять, зачем он, собственно, сюда явился. Потянуло в знакомые места? Это вряд ли, тем более что воспоминания, с этими местами связанные, особенно приятными не назовешь. Хотелось немного потянуть время, отсрочить момент, когда придется с головой окунуться в милицейскую рутину? Это уже теплее, хотя тоже, прямо скажем, не главное. Так в чем же тогда дело?

Так ничего и не придумав, Глеб загнал машину на бетонную площадку перед воротами гаража и выключил двигатель. Это произошло раньше, чем участковый успел открыть рот, и теперь этот деятель сидел, повернув голову на девяносто градусов, и смотрел на Глеба с тупым недоумением, поражаясь, по всей видимости, тому, откуда московский чекист может знать дорогу к даче доктора Мансурова.

Они вышли на сырой потрескавшийся бетон. Из трещин торчали пучки уже тронутой желтизной травы, холодный туман так и льнул к коже, норовя забраться влажными ледяными пальцами под одежду. Откуда-то издалека глухо сквозь туман доносился лай собаки – охотничьей или, в крайнем случае, дворняги, но никак не крупного служебного пса.

– Вот и приехали, – произнес участковый фразу, которая явно была заготовлена заранее и теперь просто выскочила из него по инерции, хотя все и так было ясно. – Это вот, значит, и есть Мансурова дача.

Глеб молча кивнул, заново осматриваясь на знакомом месте, которое без подтаявших сугробов выглядело иначе. Казалось, он попал сюда впервые. На одной из дальних дач снова залаяла собака. Ее лай потревожил сидевшую на коньке соседней крыши ворону, и та, недовольно каркнув, спланировала на широко распахнутых черных крыльях куда-то в огороды.

– Ишь, заливается, – вслушиваясь в собачий лай, с непонятным Глебу одобрением произнес участковый. – Не иначе белку углядела, хозяина зовет – чтоб, значит, стрельнул. Рабочая псина! Это Андреича, военного пенсионера, гончая. Он на третьей линии живет, считай, безвыездно. Охотится, рыбачит... Рыбалка здесь у нас исключительная, а уж грибов, ягод всяких...

– Знаю, – перебил Глеб, – слышал уже.

– Это от кого же? – удивился участковый.

– Да так, рассказывал один... певец здешних мест.

– А кто такой? Может, знаю?

– Может, и знаешь, – сказал Глеб. – Ты мне лучше другое скажи. Это, конечно, твоя земля, но я впервые вижу, чтобы участковый в дачном поселке каждую собаку знал. С чего бы это, а?

Участковый хмыкнул, длинно сплюнул на землю, бросил окурок под ноги и растер его по бетону сапогом.

– Так ведь, кроме как здесь, во всем моем околотке украсть нечего. Одно гнилье да ломье, а тут о-го-го как руки-то можно погреть! Даже наводчика не требуется – заходи в любой дом, не ошибешься. Особенно там, на верхних дачах, где асфальт. Там, брат, в домах такой достаток, что и в городе не у всякого имеется, не то что в деревне.

– А ты, значит, при них вроде сторожа, – сказал Глеб.

Участковый слегка подобрался и даже передумал закуривать новую сигарету.

– Вижу, к чему ты клонишь, – неприязненно заявил он. – Продался, мол, старлей Серегин, за малую мзду буржуйские дачи караулит, как пес цепной, а на то, что у пенсионерки исподнюю юбку с веревки во дворе украли, ему наплевать с высокого дерева... Только у моих пенсионерок красть уже нечего, давно у них все украли, а кто украл, того я не достану – руки, понимаешь, коротки, чином не вышел. А у местных олигархов, не дай бог, худое ведро умыкнут – э, брат, тут уж пыль до небес! Всех на ноги поднимут до самого верха, мне потом из министерства звонят и каждый раз в постовые разжаловать грозятся. Так что я уж лучше того, профилактически...

– Да понял я, понял, не кипятись, – сказал ему Глеб. – Мне-то что? Наоборот, удобно, что ты полностью в курсе...

– Да чего там "в курсе", – мигом остыв, махнул рукой участковый. Он сунул в зубы свою "примину" и, прикуривая от спички, невнятно произнес: – Вот, взять, к примеру, хоть эту дачу. Здесь чуть ли не месяц настоящие мазурики жили, я их видел, говорил с ними, а толку? Слыхал, они тогда, по весне, Эрмитаж хотели грабануть, да ни хрена у них не выгорело. Один такой представительный, даже симпатичный, бывшим военным назвался...

– Жулик он, а не военный, – просветил участкового Глеб. – Аферист, мошенник высшей пробы.

Всероссийский розыск и портреты во всех отделениях милиции.

– Ну?! – ничуть не смутившись, воскликнул участковый. – Видишь, а я и не узнал. Ничего, другой раз встречу – не уйдет.

– Не встретишь. Убили его, – внес окончательную ясность Глеб. – Омоновец застрелил. Прямо там, на Дворцовой площади.

– А второй? Ну, этот, маленький?

– Подельники прикончили.

– Ты смотри, что делается! Ну, от бога-то, известное дело, не спрячешься...

Нашаривая в кармане отмычки, Глеб поднялся на крыльцо и на всякий случай подергал дверную ручку. Дверь неожиданно легко открылась.

– Так, – сказал Слепой и вынул пистолет.

Краем глаза он заметил, что участковый сделал то же самое. Ему вспомнилось, как этот чудак тогда, весной, поставил свой "Урал", без нужды загородив выезд "девятке" Кота, как будто не жил на самом деле, а играл главную роль в каком-то крутом боевике, и сразу захотелось попросить старлея Серегина спрятать свой пугач от греха подальше. Глеб сдержался и, держа оружие наготове, вошел в полумрак застекленной веранды.

Очень быстро выяснилось, что за пистолеты они хватались напрасно: дом был пуст, как и следовало ожидать. Зола в камине на первом этаже еще хранила остатки тепла; она выглядела нетронутой, ее явно никто не перемешивал, и ничего похожего на остатки обгоревшего холста Глебу обнаружить не удалось. Это, впрочем, еще ни о чем не говорило: картина могла сгореть целиком, а пепел вовсе не обязательно перемешивать – бросил сверху полено-другое, и все...

"А ведь дело швах, – подумал Глеб, поднимаясь с корточек и отставляя к стене кочергу, которой ковырялся в золе. – Если он был напуган и подался в бега, зачем ему было заезжать на дачу? Предположим, он хранил здесь картину. Тогда, конечно, заехать было просто необходимо. А зола почему теплая? Решил напоследок погреться у камина? Ох, маловероятно... Спалил он ее, похоже. Как пить дать спалил".

– Листья успел собрать, – заметил участковый. Он стоял у окна и курил, глядя во двор. – Гляди-ка, врач, а хозяйственный.

– Какие листья? – спросил Глеб, подходя к окну.

– Да вон, видишь? – указал дымящейся сигаретой участковый. – Вон, в сторонке, куча горелая...

Глеб выглянул в окно и действительно увидел не до конца сгоревшую кучу опавшей листвы, над которой все еще поднимался едва заметный белый дымок, свидетельствовавший о том, что листья внутри продолжают медленно тлеть. Жухлая, но аккуратно подстриженная трава газона выглядела так, словно ее причесали, а на пустых, еще не перекопанных, уже успевших прорасти сорняками грядках виднелись параллельные борозды, оставленные граблями.