Несмотря на свою портативность, рентгеновская установка была все же довольно громоздкая. Обшарпанная кожа, казалось, пахнет порохом. Все сооружение выглядело красивым, прочным и сообщало ту неуловимую респектабельность, которой отличались вещи, сделанные в Англии.

Врач зашел за деревянную перегородку, в которой было выпилено квадратное окошко, чем-то защелкал. Аппарат, стоявший на металлическом штативе над столом, засипел. Запрыгали у круглого отверстия пылинки в зеленоватом свете.

Саммерс потянул носом — запах был, скорее, приятным. Сестра успокоительно защебетала и отбросила прикрывавшую пациента простыню. Голый коммерсант трусливо подхватил простыню у самых бедер, но, к счастью, на этом все кончилось.

Из-за стены послышался голос врача. Он велел не двигаться и не дышать.

— Боже мой, он умрет! — вскричала миссис Кеннел. Она сидела у стены на стуле, теребя сумочку.

И тоже затарахтела по-французски. Говорили слишком быстро, чтобы можно было что-нибудь разобрать. Потом повисло молчание. Наконец, заговорил врач. «Э бьен», — разобрал коммерсант. Потом «иси» и «же дире»[25], после чего тетушка кавалерийским шагом проследовала за перегородку. Опять затарахтели. Голос доктора не выказывал никакого раздражения, хотя тетка то и дело прерывала его вопросами. Снова щелкнуло и отверстие аппарата погасло.

— Я могу увозить его, доктор? — спросила сестра, показывая на пациента.

Миссис Кеннел выглянула из-за перегородки, как кукушка из часов.

— Увозите, — она махнула рукой.

«Опять ждать, — уныло подумал Ральф. — Что за черт. И, кстати, который час? Что, если мы опоздаем? Ведь я даже не знаю, сколько у нас есть времени. Я ничего не смогу сделать!»

Но тетка потрепала племянника по бритому черепу и его повезли обратно. Оказавшись в палате, коммерсант кое-как натянул ночную рубаху, мысленно прикинул полтора часа — с поправкой для надежности, и уснул.

Разбудил его голос старшей сестры. На этот раз говорили по-английски.

— …а завтра мы переведем его в палату для выздоравливающих.

— Гм. Это лучше, чем я думала, — произнесла задумчиво миссис Кеннел.

— Да, мадам, но ему следует еще некоторое время оставаться под наблюдением.

— Но если он выздоравливает, я забираю его домой!

— Но вы не сможете ухаживать за ним так, как в больнице.

— Дома он выздоровеет быстрее, — возразила тетка. — Эти ваши стены только угнетают. Один запах чего стоит, фу.

— Да, но … — в голове сестры звучало недоумение, — ему потребуется соблюдать режим…

— Я обеспечу этот режим, — отрезала миссис Кеннел.

— И диету. Обычную пищу он сможет принимать не раньше, чем через пять дней после полного выздоровления. Если он не будет ее соблюдать, нарушения работы печени приведут к смерти.

— Хорошо, — легко согласилась миссис Кеннел. — Запишите там, что нужно.

— Как будет угодно мадам. Вы также можете пригласить одну из наших сестер, чтобы…

— Сама справлюсь, — махнула рукой тетка. — Я ухаживала за своей покойной матерью. Давайте скорее, нас ждет такси!

— Не волнуйтесь, друг мой, у меня все готово, — несколько самодовольно прошептал Фокс, когда принесли одежду. — Я предусмотрел, что вас следует беречь. Впрочем, постойте, надо поправить вам воротник.

И он сам поправил коммерсанту воротник тенниски и завязал на груди шнуровку.

— Ну вот, Ральф, наконец-то у тебя приличный вид. Идем.

Они вышли из палаты.

— Садись, милый, — сказала миссис Кеннел.

— Инвалидная коляска? — ахнул Саммерс.

— Ральф, я тебя умоляю! — глаза тетушки Элизабет при этом сделались таким, словно она собралась врезать племяннику в челюсть.

— Не надо этого! Я сам пойду!

— Прошу тебя, только не начинай!

Сестра улыбнулась тетушке, потом едва стоящему на ногах пациенту и обе дамы заставили его сесть, буквально затолкав в кресло.

— Будьте здоровы, мсье!

— Спасибо, дорогуша, — тетя Элизабет милостиво кивнула и покатила коляску к выходу.

— Тетушка, а как вы узнали, что эта штука — переносная? — поинтересовался Саммерс.

Они сидели в грузовике, ожидая, пока вернутся феллахи.

Грузовик был, разумеется, тем самым, купленным в качестве гонорара, компании «Форд Мотор». Борт его пересекала надпись белой краской: «Служба древностей». Надпись была сделана по-турецки и по-английски. Таксомотор, который и правда дожидался во дворе, был отпущен, как только выехал за ворота.

— Война, мой друг, — отозвался Алекс. — Я был здесь пять лет назад, во время восстания. В Каср-эль-Айни располагался тогда военный госпиталь.

— Так вы…

— Да, да, я знал, и где именно находится кабинет, и какой там аппарат.

— Значит, вы были в госпитале?

— Был, mon ami, — Алекс отодвинул брезентовую шторку, чтобы посмотреть, что делается на улице. — Мне однажды пришлось подвергнуться этой процедуре.

Саммерс хотел спросить, что же с ним тогда произошло, но тут Фокс сделал ему знак молчать. Некоторое время он наблюдал, пригнувшись, в щель между брезентовыми занавесками, затем повернулся к коммерсанту.

— Я попросил бы вас помочь — дорога каждая минута, а вы вполне в состоянии перенести какие-нибудь небольшие предметы, но не могу. Это слишком большой риск — подумают на нас.

— На нас и так подумают, — отмахнулся Саммерс. — Больше не на кого.

— Но должен же я был провести рекогносцировку! — возмутился Фокс. — Вы думаете, я знал, как эта вещь работает? Наша настойчивая миссис Кеннел была так нетерпелива, что доктору пришлось пригласить ее в свою святая святых. Теперь мы более или менее готовы.

Послышался грохот, пыхтение, поминания шайтана, стукнула дверца, в шофферской кабине плюхнулись на сиденье. Невидимая рука раздвинула снаружи брезент и в кузов грузовика въехал сначала уже знакомый обтянутый кожей стол, за ним три или четыре штатива. Затем последовало нечто, похожее на буфет. Этот предмет был оборудован спереди эбонитовым табло, на котором располагались медные ручки, четыре разных циферблата, круглые предметы, напоминающие дверные звонки и некое сооружение на шарнирах, больше всего похожее на медное бра. Буфет, прижимая к груди, как упитанную любовницу, внес Мухаммед-Второй. За его спиной Мухаммед-Третий поддерживал волочившиеся провода.

Источая запах дешевого табака, они уселись на пол и закричали шофферу.

— Не кричите! — каркнула миссис Кеннел. — Я не выношу шума!