– Правду говори.

– В следующий раз попробуем сходить на футбол… или в театр… или… ты на танцевальных конкурсах бывал?

Имагин закатил глаза, но смолчал. В бесконечности разных интересов, им еще только предстояло найти что-то общее. Хотя кое-что у них уже было.

– Идти с тобой? – мужчина затормозил у арки, повернулся в кресле.

– Нет, я сама. Так быстрее будет, – а Настя чмокнула Глеба в губы, тут же выскакивая из машины, бегом направляясь к подъезду.

Собранная сумка получилась объемной. Переезжать на неделю – это вам не шутки. Туда летело все без разбору. Великое 'на всякий случай' никто не отменял.

Несколько раз приходилось брать трубку и клятвенно обещать, что ей нужно еще каких-то пять минуточек. А потом отвлекаться на смс-ки с обратным отсчетом этих самых минуточек. В конце концов, забив на попытки сложить все аккуратно, Настя застегнула раздувшуюся сумку, закрыла все окна, перекрыла газ и воду, отключила телефон – на всякий случай, чтоб если мама решит позвонить на домашний, сказать, что он почему-то отказался работать, закрыла квартиру на все замки.

Глеб ждал у подъезда, отобрал сумку, побурчал насчет того, что ему досталась невообразимая копуша, забросил багаж в машину, открыл дверь перед Настей.

– Ужинать дома будем или поедем куда-то?

– Дома, – хмыкнул, когда Настя ответила вот так. Она этого даже не заметила, ни того, что он улыбнулся, ни того, что назвала его квартиру домом. – Мы и половины не съели из того, что я вчера приволокла.

– Будем доедать, – захлопнув пассажирскую дверь, мужчина обошел машину, устроился на своем месте.

Когда машина отъезжала, Настя развернулась на своем месте, окидывая родной дом тоскливым взглядом. С одной стороны, понятно, что пока это так – игра… Переехать к нему на неделю, а потом вернуться домой, но… Она на секунду попыталась представить, что это навсегда – вот так берешь и уезжаешь из дома, который был для тебя родным на протяжении двадцати с копейками лет. И возвращаться сюда теперь будешь, только как гостья. И пусть здесь навсегда останется твоя детская комната, рано или поздно она превратится в мамину мастерскую или даже Андрюшину спальню … Тоскливое чувство.

– Чего задумалась?

– Да так, ничего, – пожав плечами, Настя повернулась у Глебу, смотря уже на него. Тоскливое, но…

Стоит подумать о том, что переехать, возможно, придется в его дом… Тоска сменяется трепетом. Ведь там будут общие пробуждения, зубные щетки в одном стакане, вечера у того телевизора, кулинарные подвиги – одни на двоих. И его спальня больше не будет только его – их…

– Ты осознаешь, что создаешь сейчас сильно аварийную ситуацию, Анастасия?

Анастасия кивнула. Ее ведь спросили, а на все его вопросы обычно ответ у нее один. Потом только поняла, о чем спрашивали, опустила взгляд, вздохнула.

– Ладно, смотри уж, буду тренировать выдержку, – Глеб блеснул улыбкой, а потом снова уставился на дорогу.

Настя же действительно какое-то время смотрела на него, пока в голове не блеснула одна мысль, заставившая резко развернуться к окну.

Ее завтра ждут в Бабочке. И это, судя по всему, им еще предстоит обсудить. Обсуждение будет… сложным.

***

– Что ты творишь? – Настя злилась. Щеки давно порозовели, кулаки сжимались сами собой, а ноздри трепетали.

На стоящие у изголовья кровати часы Веселова смотрела уже не иначе, как на предмет, которым можно запустить в стоявшего напротив, на расстоянии широкой кровати, Имагина.

Он тоже злился. Только злился спокойно и хладнокровно, уверенно и непоколебимо.

– А что я творю? – сложил руки на груди, приподнимая бровь. Будто не знает…

– Мне опять звонил Пир, Глеб. И он сказал, что на этой неделе меня снова не ждут. Снова одной из девочек срочно нужно поработать вместо меня.

– Ну и что? – пожал плечами. А часы стали на шаг ближе к тому, чтоб действительно полететь в него.

– Не строй из себя дурака, Глеб! Это моя работа! Я там зарабатываю деньги! Понимаешь? У меня есть семья, мы нуждаемся в деньгах.

– Сколько? – когда он лажанул так в прошлый раз, Настя оставила его одного на танцполе, сбежав из клуба, теперь просто окинула пустым взглядом, развернулась, вышла из спальни.

Он быстро понял, что снова лохонулся, догнал, прижал к стене, заглянул в глаза.

– Прости. Слышишь? – она слышала, но отвечать не спешила. Рано или поздно этот разговор должен был произойти. Ему суждено было стать сложным. Но в теории все равно проще.

– Пусти.

Он, конечно же, не пустил. Уставился на стену чуть правее ее лица. Они долго так и стояли: она глядя на мужской подбородок, на то, как челюсти сжимаются и расслабляются, на шрам в основании шеи, выглядывающий из-под футболки, он скользя взглядом по витиеватому узору на стене.

– Я не это хотел сказать.

А потом он все же посмотрел на нее. Честно посмотрел. Хотел не это, а сказал… Получилось обидно. Настю оторвало от пола, Глеб вернул ее в спальню. Туда, где до часов дотянуться было очень просто. Опустил девушку на кровать, оказался на ней же, забрался под футболку, положил грешную свою голову на теплый живот, чувствуя, как бьется пульс, каждый раз будто долбя по дурной башке.

– Это все мое, понимаешь? – а потом Имагин снова ожил, прошелся поцелуями по животу вверх, до основания шеи. – И я не хочу, чтоб на тебя другие там смотрели…

Он так и замер, смотря на нее. Чувствуя свою вину и осознавая, что иначе не может.

Сначала пытался просто не ходить в клуб, когда она там танцует – вроде как если не видит, значит, это не происходит. Абстрагировался, прибегал к каким-то дебильным психологическим техникам, которые должны помочь справиться с патологической ревностью. А потом дожидался, пока освободится, молча отвозил домой, приезжал к себе… лютовал, как придурошный. Придурошный, который не имеет права ей что-то запрещать или позволять.

Потом обнаружил, как ему казалось, идеальный выход – нашел работу матери. Думал, Настя тут же сама уволится, но нет. Ей нужно было перестраховаться. Теперь предстояло дождаться, когда ее мать уверится, что эта работа постоянна.

А в какой-то момент Глеб понял, что просто не может. Не может не представлять, и позволить тоже не может. Ему это не просто не нравится. Он уже Баттерфляй ненавидит только за то, что Настя там танцует. А потому пошел на хитрость – дал поручение Пирожку Настю на сцену не выпускать.

Надеялся на то, что она не догадается? Нет. Вообще ни на что не надеялся. Просто не мог, и все. И то, что скандал на этой почве неизбежен, тоже понимал. Но лучше скандал, чем она перед толпой.

– Это работа, Глеб. Просто работа, – Настя взяла его лицо в свои руки, явно читая все эти мысли во взгляде.