— Все, тихо-т, — Гоймир тоже поднялся и оперся на меч, поставленный меж ног. — Все слово сказали? Восемь уходить не хотят. Девять — уходом мыслят. Княжий голос по Верье за два тянет — так ли?

— Так…

— Так…

— Верно то…

— Говори, князь…

— Так…

— Точно…

— Ну и слушайте меня, — он развернул, достав из крошна, листок из блокнота. — Часом вы весью ходили, а я рацию Гостимирову слушал. Вот то и записал — мнится мне, что непрестанно передают. Вот… "Всем, всем, всем в пределах слышимости. Говорит Стрелково. Руеня 7 числа, — это по-вчера! — наша весь подверглась нападению карателей. Нападение отбито силами жителей. Войско противника, до четырех тысяч человек с техникой окружает весь. Понимая, что сопротивляться тщетно, мы решили все же не оставлять врагу землю дедов и наши дома на разграбление. Встаем всем миром. Отбиться не сможем. Прощайте, братья, помните нас, павших за веру и отечество в бою неравном против нечисти данванской и их выслугов. Слава славянам!" — Гоймир сложил листок и добавил: — И вот то — заново и заново.

О чем думали остальные — Олег, если честно, не догадывался. А перед его

мысленным взором, если так можно сказать, промелькнули лица женщин, накрывавших стол для двух десятков голодных парней — как для своих сыновей. Лица — и все.

— Теперь, — Гоймир оглядел всех, — я свои два голоса кладу за уход в горы. Все. Идем.

Олег увидел, как Йерикка недоуменно вскинул голову. И хотел сам заорать что-нибудь злое… Но его опередил Гостимир:

— Нет! Нет, Гоймир!

— Веди на Стрелково, Гоймир! — закричал Рван. — Веди, князь!

— Не подмогу братьям! — крикнул Хмур.

— Поможем! — заорал, подбрасывая пулемет, Ревок. — А поможем!

— Нас всего и есть восемьнадесят! — крикнул Гоймир, вздевая руки. Но в ответ слышалось:

— Веди!

— Стать так!

— Добро — ляжем, не будет нам позора!

— Веди, Гоймир!

— Явный перевес большинством голосов, — удовлетворенно заметил Гоймир и выхватил меч. Взметнул его над головой: — Рысь!..

….Кольцо-коло горцев неслось то в одну сторону, то в другую — в вихре развевающихся плащей. Мечи искрами вспыхивали над головами. "Рысь! Рысь! Рысь! Рысь!" — уже исступленно выхаркивали мальчишки, убыстряя темп. И вместе со всеми несся в кольце Олег. Он и раньше плясал эту пляску — боевую пляску горцев. Но плясал просто так… просто так…

Он вообще многое раньше делал просто так — говорил какие-то слова, в чем-то клялся, кого-то ненавидел, во что-то верил… Смысл, настоящий смысл, все это начало. Обретать лишь теперь. Оказывается, то, что он просто твердил, как заученные истины — Родина, любовь, братство по оружию, честь — и вправду имеет его, этот смысл. Только он не для повседневного употребления.

* * *

Бабу Стешу сожгли на костре. Очевидно, не слишком старались — черты обугленного лица еще были различимы. Старая ведунья смотрела пустыми глазницами на пепелище своего дома.

Олег встал на колено возле развалин и соскреб слой гари с крайнего бревна.

— Не-ет, — протянул он, поднимаясь на ноги, — это они уже зря. Честное слово, они это зря… — он вытер ладонь о другую и, достав меч, коснулся рысьеголовой рукоятью обгоревшей груди старухи.

Сосенкин Яр постигла, та же судьба, что и Каменный Увал, и еще несколько весок, попавшихся на пути горцев. Весь была вырезана и выжжена с той же бессмысленной и беспощадной жестокостью, что и все остальные. В живых не осталось никого.

— Припасы пропали, — сообщил Резан, вместе с несколькими парнями обшаривавший развалины. Гоймир плюнул. Охота в этих местах просто не могла быть удачной. За прошлые сутки чета ничего не ела, кроме ягод, а это для нормального мальчишки не еда.

— По вечеру консервы доедим, — решил он. — На варево хватит? — Хватит.

— Да уймется этот поганый дождь-от?! — раздраженно процедил, подходя, Святомир. Йерикка, проверявший чехол на стволе пуле мета, ответил:

— Ага. Когда снег пойдет.

— Я часом не слишком шутки понимаю, — ответил Святомир.

— Как и вчера, — добавил Твердислав, — и по жизни.

Святомир посмотрел на него волком, но ничего не сказал. А Гоймир вздохнул, и в голосе его прорвалась усталость:

— Пошли.

Олег подумал — в словах Твердислава ему что-то показалось странным и знакомым. Они успели отшагать полверсты, прежде чем он понял — Твердислав сказал: "По жизни". Слова из прошлого Олега. Из другого мира.

…На этот раз они шли не по тропкам, показанным Володькой, а напрямую, не очень опасаясь — даже скорее желая! — встречи с врагом. Неясно оставалось, везло им, или еще как, но за двое суток пути не встретился вообще никто, кроме нескольких трупов, хотя выстрелы они слышали часто, а какие-то дымы, размытые дождем, почти непрерывно тянулись по горизонту. Хотя — что значит «какие-то»? С дымами все было ясно…

Консервы были доедены. Сожрали и какую-то спятившую птицу, попавшуюся на пути, начали посматривать на щенка, который уже сам бежал рядом со Святомиром — но пока больше в шутку. Грибы и прочая съедобность, на кото рую, вопреки распространенному мнению, щедра северная природа, помогали все-таки не очень оголодать, хотя Олег засыпал и просыпался с незнакомым ранее сосущим чувством в желудке. Это и был ГОЛОД — ощущение для Олега совершенно новое, никогда ранее не испытанное.

Спокойная жизнь окончилась вечером третьего дня, когда до Стрелково оставалось совсем немного. Большинство парней уже устроились под кустиками и упросили Гостимира спеть, только Одрин и Рван еще рыскали где-то по кустам, выискивая жратву.

В том, что запел Гостимир, Олег тут же узнал стихи своего деда — он читал их в книге "Нас не нужно жалеть"…

Руки по швам! Руки по швам!

Дождь моросит, дождь моросит.

Девчонок и писем не будет вам.

Дождь моросит, дождь моросит.

Три дня и три ночи во сне не спишь.

Лицо моросит, а глаза глядят.

Руки по швам! Перед кем стоишь?!

Сухие пайки моросят, лейтенант!

Сухие пайки с четырех сторон!

Стой! Кто идет?!. Дождь моросит!..

Меняю письмо на сухой патрон!..

Эй, лейтенант!.. Лейтенант убит.

— А то самое то, — подвел итог Ревок, когда песня закончилась. — Ужин наш где?

— Подбегает к Светлым Горам, — хмыкнул Олег. — Кто за ним погонится?

— За чем? — Йерикка, читавший всю ту же Библию, поднял голову.

— За ужином, — пояснил Олег, подстилая часть плаща под себя. — На кой палец я это делаю, все равно уже промокло все сквозняком…