Дремлющие ближние окрестности были между тем тихи настолько, что слышалось шуршание собственных шагов по сухой пыльной земле. Приблизившись к гребню, оба рыцаря замедлили ход и свернули с дороги, направляясь к нагромождению валунов в полусотне ярдов, оттуда сверху можно было незаметно наблюдать за врагом. Когда обогнули самый большой валун, взгляду открылись мелкие бухточки южного побережья. Ла Ривьер, глянув вниз, сдавленно чертыхнулся.

Рассвет над восточным горизонтом еще даже не затеплился, однако звезды и серебристый серп месяца давали достаточно света для того, чтобы очертить по меньшей мере сотню кораблей, сонно дрейфующих непосредственно внизу, в небольшом заливе. Примерно в миле у оконечности берега темными пятнами мутнели домики рыбацкой деревушки. Если напрячь зрение, то сейчас на подступах к ней можно было разглядеть подозрительную возню.

— Гляди-ка, — проронил Томас, — они уже начали высадку западнее Марсашлокка.

Оба тихо присели, наблюдая за подступом врага к деревне. По мере того как светлело, все виднее становился истинный масштаб вражеского вторжения на остров. Корабли в заливе теснились так плотно, что, казалось, сливались в сплошную массу: лес мачт напоминал чащу с облетевшей листвой. От кораблей к берегу и обратно сновали суденышки поменьше, перевозя солдат и их припасы. Несколько галер самостоятельно прибилось к мелководью и сбросило сходни, по которым сейчас осторожно сходило воинство и вброд выбиралось на берег. Последний раз с мусульманскими воинами Томас сталкивался давно, еще в юности, и теперь их вид невольно пробуждал память о былых сражениях.

Вот уже впереди основной силы осторожно выдвинулся заслон из солдат в конических шлемах с острием и круглыми щитами. А за их спинами выстраивались боевым порядком остальные части. Налицо были воины со всех концов Оттоманской империи. Всадники в панцирях, с кольчужной завесой на шлемах; лучники, умеющие стрелять с седла, но спешенные для этого похода; косматые, в звериных шкурах езиды[46]с гор Курдистана. Но внушительнее всех смотрелись те, кто сейчас сгружался с галер, — рослые светлокожие воины в белых войлочных колпаках, на которых колыхались страусиные перья. При каждом была длинноствольная аркебуза, облюбованная османским войском. Более громоздкая, чем мушкеты армий Европы, она тем не менее отличалась точностью боя, а в руках людей, годами практикующихся в стрельбе, становилась поистине смертельным оружием. Помимо огнестрельного, каждый из воинов имел при себе ятаган и щит — и тот, и другой во время похода крепились на заплечной поклаже, а затем незамедлительно переводились в боевое положение. Добравшись до берега, воины быстро занимали места в строю и ждали приказа от своих командиров, четко выделявшихся своими тюрбанами и расшитой одеждой.

— Янычары, — произнес Томас.

— Я уже понял, — кивнул ла Ривьер. — Вам с ними уже доводилось сражаться?

— Один раз, — ответил, припоминая, Томас. — Ла Валетт тогда брал приступом османский форпост на Родосе. Мы не знали, что в крепости янычары, пока не взобрались на воротную башню и не сняли часовых. Ла Валетт, помнится, бросился атаковать во главе нашего отряда. Тогда-то мы и поняли, кто перед нами. — Он покачал головой. — Дрались они как фурии, хотя никто толком даже не успел надеть доспехи. Мы их валили, а они вставали вновь и вновь, орудуя кулаками и даже зубами, если теряли оружие. Таких фанатиков я прежде не встречал и надеялся, что впредь не встречу никогда. — Он обернулся к французу. — Похоже, расклад не в нашу пользу только усугубляется.

— Ничего, — недобро осклабился ла Ривьер, — я по натуре своей игрок. Играл всегда, держась принципа: чем больше рискуешь, тем крупнее выигрыш в конце.

Томас вздохнул.

— Сдается мне, удачу вы пытали не за игорными столами.

— Я никогда не проигрывал больше, чем мог себе позволить.

— Расклад может перемениться.

Томас возвратился к высадке врага на берег. Передовой отряд янычар направлялся вперед, в сторону дороги, где была устроена засада. Впереди, на расстоянии полумили, по изломам местности к гребню уже двигались лазутчики османов.

— Они наступают.

— Тогда, я надеюсь, де Роблесу хватит благоразумия отойти к Биргу до того, как его обойдут с фланга.

— Он знает, что делает, — успокоил Томас.

Француз обернулся после короткой паузы:

— Ну да, разумеется. Вы же с ним сражались бок о бок, до того как…

— До того как меня обязали покинуть Орден. Да, я его знал. Превосходный солдат. Он не допустит опрометчивого риска.

— В отличие от вас.

Томас резко обернулся:

— Я чувствую, вы меня не прочь о чем-то расспросить? В таком случае извольте, пока нас не отвлекает неприятель.

Ла Ривьер беззлобно хохотнул.

— А я, оказывается, нашел в ваших доспехах щель… Хотя в отношении меня, сэр Томас, вы можете не беспокоиться. Я не такой блюститель святости, как некоторые другие члены Ордена. Меня в его ряды привела возможность сражаться. Это мой призыв. Если откровенно, то, по моему мнению, единственная ваша оплошность в романе с той итальянкой — это то, что вы не сумели отвертеться.

— В самом деле? — холодно удивился Томас. — А я-то думал, моя оплошность в том, что я не смог удержаться в канонах рыцарской чести.

— Да будет вам. Те каноны в последние годы стали куда как гибкими. Жаль, что ваш тогдашний, э-э… проступок не произошел лет хотя бы через десять. Сомневаюсь, чтобы уже тогда кому-нибудь взбрело в голову отлучать вас от Ордена.

— Вы так полагаете?

— Я это знаю. И вообще в той безрадостной истории кроется больше, чем вам самому известно.

Интересно, что француз хотел этим сказать. Причем таким фривольным тоном… Лучше не попадаться на эту удочку. Тем более что враг близится и пора возвращаться к своим.

— Идемте, нам пора.

Пригнувшись, они отползли от камней, после чего припустили обратно к месту засады. Восточная закраина неба уже нежно светлела; к той поре, как враг поравняется с их позицией, первые лучи солнца начнут слепить глаза, мешая различать в том числе и признаки опасности. Хорошо, что по приближении никто из сидящих в засаде не обнаружил себя ни видом, ни звуком; лишь в последний момент из-за стены постройки высунулась взъерошенная блондинистая макушка фон Гарштайнера.

— Ну что, идут? — оживленно спросил баварец.

— Идут, — с улыбкой подмигнул ла Ривьер. — Ох и работы сейчас будет…

Все это фиглярство слегка коробило Томаса. Был в этом оттенок некоего безрассудства, способного сказаться на успешности дела. Надо не шутки шутить, а готовиться к бою. Задача, которую ставил перед ними ла Валетт, основывается на выдержке, скрытности и гибкости — в том числе готовности отступить сразу же, как только стычка начнет склоняться в пользу превосходящих сил неприятеля. К тому же им приказано взять «языков», а не самим стать таковыми.