Риски можно объединять, и такое объединение позволяет устранить большинство рисков. При объединении рисков возникает, правда, еще один риск — риск недобросовестного поведения. В некоторых случаях при объединении рисков они возрастают для всех: поскольку мы все застрахованы на случай пожара, мы становимся менее осторожными. Но тот риск, который распределяется между многими получателями пенсий, не связан ни с каким риском недобросовестного поведения: речь идет о риске, характерном для всех пенсионных планов с установленными взносами. Практически все частные компании пришли к выводу, что пенсионные планы с установленными выплатами, вроде плана, в котором участвую я сам, — пенсионного плана для сотрудников британских университетов — чрезвычайно дороги. Этот вывод вполне подтверждается его финансовыми показателями: у него накоплен дефицит, рекордный для всех когда-либо существовавших пенсионных фондов. К счастью для меня, это не повлияет на мою собственную пенсию: она будет оплачиваться за счет следующего поколения преподавателей, а также студентов, с которых будут больше брать за обучение. Я как минимум хотел бы заверить их в своей искренней признательности[175].

Всех остальных работников загнали в пенсионные планы с установленными взносами. Участники таких планов несут три вида рисков. Первый риск: пенсионный фонд в целом может управляться хуже других; в отличие от планов с установленными выплатами работодатели более не несут обязательств по покрытию недостачи средств в таких фондах. Второй риск: инвестиционные решения отдельных участников фонда могут оказаться менее удачными, чем средние. Третий риск: в день выхода на пенсию, когда рассчитывается причитающаяся им часть пенсионного фонда, рыночные цены могут упасть ниже своей долгосрочной средней: волатильность фондовых рынков периодически может быть очень высокой. Из-за этих трех рисков два работника с одинаковой историей пенсионных взносов могут в итоге получить очень неодинаковые пенсии.

В то время как планы с установленными выплатами вроде моего слишком щедры и все их риски покрывает общество, планы с установленными взносами подвергают пенсионеров рискам, которых вполне можно было бы избежать, в тот самый период жизни, когда они в наименьшей степени способны брать их на себя. Вместо объединения рисков, которое их устраняет, люди подвергаются рискам именно тогда, когда их положение наиболее уязвимо. Это ошибка в принципах работы этих пенсионных планов, которая легко может быть исправлена.

Однако самые серьезные проблемы отсутствия финансовых гарантий в старости возникают у тех работников, которые проводят свою трудовую жизнь, меняя одну грабительскую компанию на другую. Им не удается заработать право на участие даже в пенсионном плане с установленными взносами. Когда их возраст уже не позволяет им работать, они становятся просто обузой для общества. Это еще один «провал рынка»: их работодатели имеют возможность серьезно экономить на сотрудниках, потому что не производят достаточных пенсионных отчислений в их пользу. Французские нормы в области социальной защиты, как и французские законы о минимальной заработной плате, представляются более правильными по сравнению с англосаксонской моделью: высокие обязательные отчисления работодателей означают, что, пока человек работает, под него создается достаточный объем пенсионных средств. Это, разумеется, предполагает, что вся экономика в состоянии создавать достаточное количество рабочих мест, генерирующих доход для всех. Это важнейший критерий, которому должны отвечать программы профессиональной переподготовки; бороться с безработицей, рассовывая безработных по «отстойным» работам — не альтернатива, а провал социальной политики.

Принадлежность к обществу

Хотя я уделил основное внимание семье, рабочему месту и нации как главным единицам, через которые реализуется наша принадлежность к обществу, в любом здоровом обществе существует также плотная ткань иных социальных групп и связей, в которые мы обычно встроены. Сожаление по поводу упадка этих форм социальных связей в Америке — главная тема знаменитой книги Роберта Патнэма «Боулинг в одиночку». Такие связи приучают людей признавать необходимость взаимных обязательств, а также преодолевать собственное отчуждение и его следствия: потерю уважения к себе и депрессию. Ослабление таких связей, которое наблюдается в Америке, не является чем-то неизбежным и не представляется повсеместным явлением в западном мире. В Германии широко распространены официально регистрируемые общественные объединения — vereine, и их число продолжает расти. Каждый второй немец принадлежит хотя бы к одному такому клубу, и за последние двадцать лет их число выросло на треть. В этой стране доля жителей, участвующих в таких общественных структурах, примерно втрое выше, чем в странах Южной Европы[176].

Ограничение аппетитов тех, у кого все есть

Возвышение нового образованного класса вызвало явное обострение социального неравенства. Однако анализ большинства моделей поведения, которые принесли ему такой успех, показывает, что это возвышение происходило не за счет остального общества. Его стратегиям правильнее подражать, чем сдерживать их. И все же некоторые элементы успеха образованного класса действительно достигаются за счет других: в области спроса на жилье, спроса на работу и социального поведения мы имеем игру с нулевой суммой.

Жилье как дом и жилье как собственность

Люди покупают жилую недвижимость, руководствуясь двумя мотивами. Для большинства людей это их дом, но для некоторых это просто собственность. В 1950 году в Великобритании половина всего жилого фонда находилась в частной собственности и сдавалась людям, которые нуждались в жилье. Своим жильем владели лишь 30% населения. Изменение этой ситуации было одной из побед социал-демократии. К 1980 году доля частных арендаторов жилья резко сократилась и составляла уже только 10%, доля же собственников жилья увеличилась почти вдвое. В начале 1980-х годов еще одно изменение государственной политики: предоставление съемщикам социального жилья права выкупать его со скидкой, привело к тому, что доля собственников жилья достигла высшей точки — 70%.

Такой рост — с 30% до 70% — был настоящим триумфом государственной политики. Наличие у человека собственного жилья повышает чувство принадлежности к социуму, а это, как я уже писал выше, является важнейшим социальным благом. Такое чувство причастности является основой взаимных обязательств. Наличие своего жилья также повышает чувство ответственности людей за то, что происходит в обществе и побуждает их вести себя разумнее: психологи обнаружили, что когда человек чем-то обладает, ему очень трудно с этим расстаться. Собственное жилье стабилизирует жизнь людей. Одна из улиц Оксфорда некогда отчетливо делилась на две стороны: съемное жилье на одной стороне, собственное — на другой. Эта линия видна еще и сегодня по разной высоте растущих там деревьев: деревья сажали только собственники.

Жилье оставалось экономически доступным для семей со средним уровнем дохода благодаря четырем принципам государственной политики. Муниципальные программы жилищного строительства увеличивали предложение жилья, ограничения на чистый приток иммигрантов сдерживали темпы роста населения, ограничения на покупку жилья для последующей сдачи в аренду снижали спрос на жилье как средство