— Ну хоть сейчас скажешь мне, зачем ты поперся туда на озеро один? — спросил Колосов, следя за Грачкиным.

— Я хотел... я хотел его убить.

Мещерский смотрел на приборную панель: часы на ней показывали половину пятого. Утро наступило, а он и не заметил. И дождь давно кончился. Над землей плыл теплый молочный туман.

— Кретин, — Колосов скрипнул зубами. — Чистоплюй. Интеллигент, мать твою... И я кретин, что с тобой, таким малахольным, связался.

Грачкин шумно сел в машину.

— Кофейком меня ребята в ЭКО напоили, — доложил он бодро. Покосился на Мещерского, кашлянул. — Мда... Хлопотная ночка выдалась. Для всех. Кстати, Никита, я забрал вещдок. Очень странный предмет. Прелюбопытный. Ты прав оказался. Но пусть он у тебя побудет, пока прокуратура его не затребовала. Мне же в лаборатории и так на сегодня работы хватит. Завтра заеду, распакуем, вместе осмотрим, обсудим. — Он достал из своего объемистого портфеля пластиковый опечатанный пакет с...

Колосов положил его на сиденье рядом с собой. Мещерский покосился на предмет.

— Ты этой вещи касался? — спросил Колосов. Мещерский кивнул. Рассказал, что ЭТО было у тела Алагирова, он наступил на это. Нагнулся и поднял, как камень.

— Что это такое, Никита? — спросил он.

Но Колосов только газу прибавил — по пустому утреннему шоссе ехать — милое дело.

— Как сейчас в главк приедем, — сказал он чуть погодя, — сиди у меня в кабинете. Я с начальством буду объясняться. Потом она тебя заберет. Я ей сам скажу.

Мещерский смотрел в окно. Чувствовал во всем теле слабость, изнеможение и боль. И вместе с тем странное облегчение. Он не спросил, кого Никита подразумевает, говоря «она». Это было просто лишнее — спрашивать.

О событиях ночи Катя узнала ровно в девять утра. Никита пришел и сказал. И Катя медленно опустилась на стул.

— Где-нибудь минут через тридцать зайди. Мы с Сережкой кое-что обсудим, и ты его заберешь. Его тачку пока осматривают, я вам дежурную дам. Отвезешь его домой. — Никита хмыкнул. — Уберешь его с глаз моих, иначе я за себя не ручаюсь. Поняла?

— Да, — прошептала потрясенная Катя. — Поняла.

— И еще одно... Твой муж, Сережкин приятель... Где он был вчера в промежутке между половиной десятого и половиной одиннадцатого?

Катя молча смотрела на Колосова.

— Дома. Со мной, — сказала она. — И позже тоже.

Всю ночь.

Никита тяжело вздохнул. Катя не поняла: то ли ответ ее его категорически не устраивал, то ли... Она солгала: Кравченко дежурил сутки при особе своего работодателя. О происшествии он еще ничего не знал.

— Ладно, выяснили. — Никита двинулся к двери. — На конституции клясться не надо.

Ушел. А Катя точно прилипла к стулу. Новости снова обрушились, как кирпич на голову. Сережка, бедный... Что он пережил... Какой ужас... Нет, но надо же так безумно, глупо, по-мальчишески, так безответственно себя вести! Да он просто ненормальный! А если бы...

Поначалу о том, что произошло новое убийство, Катя даже и не думала. Все ее мысли были сосредоточены на Мещерском, его душевном состоянии и том опасном положении, в котором он очутился. Но вот...

«Боже, — словно молния сверкнула в ее мозгу, — Абдулла Алагиров убит! Боже мой...»

И она внезапно вспомнила тот день в музее. Как этот парень смотрел на... Катя вытряхнула содержимое сумочки на стол — среди косметики, ключей, расчесок, пудреницы и прочей необходимой и суетной женской ерунды ворохом рассыпались бумаги из ее блокнота: визитки, листы записных книжек. Она лихорадочно искала телефон Янины Мелеску. Нашла. Набрала номер. Гудки — долгие, протяжные. Никого.

Телефон без адреса. «Они, конечно, будут теперь ее допрашивать. Они всех будут. И ее в том числе, — думала Катя. — Никита будет, следователь прокуратуры. Но это произойдет через несколько дней. Пока до Никиты дойдет, что... А может, он вообще не обратил внимания на мои слова в отчете насчет этого мальчика и художницы. А я тем временем должна успеть сама...»

Она зажала в кулаке клочок картона с телефоном — это был обрывок сигаретной коробки. Ничего, дело несложное, сама все разузнаю. Можно тишком подкатиться к знакомым сотрудникам розыска, попросить быстро «прокрутить» номер по ЦАБу. Выяснить адрес. И если Янина не будет отвечать, самой наведаться в студию, на работу к ней, узнать, где она живет...

Катя смотрела на клочок картона, а видела Алагирова. Боже, да что же это? Почему? Такой молодой... Как же это возможно, чтобы жизнь обрывалась так дико, жутко, внезапно? Колосов был скуп на подробности, но даже от того, что он рассказал о смерти Алагирова, у Кати похолодело все внутри. Она снова вспомнила музей. Как он терпеливо ждал Янину Мелеску. Там, в своем углу на банкетке. Ждал покорно и вместе с тем настойчиво... «Приезжайте с Сергеем ко мне в Нальчик», — вспомнила она. И еще вспомнила, как он сказал: «Когда меня не станет...»

Что это было? Смутное предчувствие? Или он знал о чем-то, догадывался? Уже замечал за кем-то из тех людей, кто был с ним рядом, истинное лицо под маской...

«Да, — подумала Катя. — Если опираться только на голые факты, то убийство Алагирова перевело это дело в совершенно иную плоскость. В иное качество. И ощущение такое, что именно этого и добивался ОН, убийца, этой своей чудовищной демонстрацией. А что это иное, как не новая демонстрация? Только вот чего он хочет всем этим добиться? Неужели лишь того, чтобы окончательно запугать, запутать, замучить Сережку? Заставить его очутиться в роли подозреваемого? Постой, постой... То есть в своей собственной потенциальной роли, в роли человека, подозреваемого в убийстве. Но тогда получается, что... убийца догадывается о том, что он уже на подозрении. Точнее, что он попал в круг лиц, которых подозревают. — Катя приложила ладонь к виску. — Стоп. Опять фантазии. Так они тебя очень далеко заведут, дорогуша».

Но не думать так она уже не могла.

«Если рассуждать логически (ах, как жалко, что у Сережки мозги отшибло!), то... Ну, положим, после инцидента с задержанием Астраханова в институте убийца и правда осознал, что Мещерский его предал, сообщил о нем в милицию. И теперь он в кругу подозреваемых... Стоп, а кто он-то? Ведь Мещерский мог сказать только о „голосе“, не о человеке. Но... допустим он был там, видел происходящее, и что же? Нам известно, что в институте в то время находились трое: Риверс, Астраханов и Белкин. Но это лишь те, кого видели Колосов и Мещерский. Возможно, что там находился и кто-то еще, кто оставался в тени и наблюдал за происходящим в вестибюле. В любом случае этот Х-невидимка или же эти трое, если убийца кто-то из них, вполне могли догадаться — ну, а Астраханов, естественно, понял (если убийца — он), что Мещерский предал его и теперь милиция в курсе ночных звонков. Возможно, он именно поэтому и решил подложить Мещерскому вот такую свинью. То есть жестоко отомстить. Так, что ли, получается? — Катя напряженно смотрела на крышку стола, словно ища подсказки. — Но господи, что же это такое? Совершать новое чудовищное убийство, так сумасшедше рисковать, подбрасывая тело, и все только ради того, чтобы Сережка почувствовал на себе весь ужас... Нет, он настоящий маньяк. В его действиях нет логики. Или она какая-то другая, нечеловеческая. Господи, что между ними происходит — между тем, кто убивает, и Сережкой? Они словно связаны нитью. Я это чувствую. Но я не пойму, что это за связь. На чем она держится? На страхе одного перед другим? На унижении? На наслаждении, которое испытывает один, преследуя, пугая другого, ощущая тем самым над ним свою власть? Что ОН испытывает к Сережке? Господи, никогда не думала, что буду думать о мужчинах вот так. В такой плоскости. В какой?!»