В какой-то момент у нее начались частые боли в желудке. Я думала, она просто нервничает по поводу экзаменов или что-то в этом роде. Она впечатлительная девочка.

— Сколько ей тогда было?

— Восемь или девять.

— Когда эти симптомы проявлялись сильнее? По утрам? Когда она садилась за домашние задания?

Я вижу, как разум Эмили путешествует в прошлое, отыскивает воспоминания; вижу, как эти воспоминания, будучи найденными, меняются.

— Вообще-то со школой у нее все было в порядке. Отметки оставались хорошими. Домашние задания она делала легко. Кроме одного года. Кажется, в четвертом классе. Тогда она целый семестр провела дома, со мной.

— Целый семестр? Почему?

— У нее был мононуклеоз. Мы еще думали тогда, что это немного забавно. Что она так рано подхватила «поцелуйную болезнь».

— Да, раньше его так называли. — Я отвечаю осторожно, потому что мы наконец-то к чему-то пришли. Мне требуются усилия, чтобы говорить медленно, взвешивать каждое слово. — Но в действительности это подавленная иммунная система. Такое бывает при стрессе. Вы не помните, что в это время происходило дома? Рядом с Кэмерон появлялись какие-то новые взрослые? Люди, которые особенно интересовались ею?

Она моргает, едва не разваливаясь на куски.

— О чем вы на самом деле спрашиваете?

— Эмили, мне нужно, чтобы вы подумали. Кто мог причинить вред Кэмерон, когда она была слишком юной, чтобы защититься? — «когда вас не было рядом», — едва не произношу я. Но это ни к чему нас не приведет. Мне нужно выстроить между нами мост, а не стену. — Когда она была уязвимой.

Эмили оцепенела и так испугана, что я едва нахожу в себе силы смотреть на нее. Все это застало ее врасплох. Вскрыло ее панцирь. Она начинает плакать. Сначала тихо, потом все громче. Ее лицо сейчас перекошенное, некрасивое. Честное.

— Зачем?

— Такое случается. — «В жизни случаются ужасные события», — доносится из моего сердца голос Хэпа. — Подумайте, Эмили. Подумайте о том, что вы мне сейчас рассказали. В четвертом классе у нее был мононуклеоз. Перед этим — боли в животе. Что в жизни Кэмерон изменилось, когда ей было восемь или девять? Это «когда» может подсказать нам, «кто».

— Вы наверняка думаете, что я ужасная мать…

— Я так не думаю. — И это правда — возможно, впервые. Мое прежнее осуждение Эмили сейчас, после этого разговора, кажется жестоким. Может, я не была честна с ней с самого начала, глядя на нее в зеркале и ненавидя себя. Она пыталась поступать правильно, даже когда ее собственная боль делала эти поступки труднее, чем следовало. — Вы делали все, что могли.

Она вздрагивает.

— Я старалась.

— Подумайте еще. — Я нажимаю мягко, как только могу.

— Тогда мы еще жили в Малибу…

— Какие-то новые няньки или соседи? Друзья семьи?

— Нет.

— Вы никогда не оставляли ее одну с другими людьми?

— Нет, — повторяет Эмили, но слово щелкает, крутится, как часовая стрелка. — Подождите… — К ее щекам приливает кровь, горячий цветок сложного чувства. — Кэмерон была в третьем классе, когда моя семья впервые провела Рождество в нашем пляжном домике. Мы с Кэмерон собирались в Огайо, но Трой тогда сказал, что это полное дерьмо — страдать от снега, когда мы не обязаны это делать.

Я вижу, как ей тяжело заходить на эту территорию, в страну воспоминаний, которая стремительно меняется, если на нее пристально посмотреть. Ничто не вернется к тому, что было прежде. Потому что то, прежнее, было ложью.

— А потом? Что изменилось?

— В Боулинг-Грин мы всегда делили комнату. Кэмерон спала с нами на раскладушке. Она боялась темноты.

— Но в Малибу у нее была своя комната.

— Да. — Ее голос дрожит, прерывается. — О Господи…

Я молчу. Не мешаю ей складывать кусочки вместе. Видеть то, что она не видела тогда.

Ее рот — узкая полоска, губы побелели. Потом она произносит:

— В том году все приехали на целую неделю. Лидия и Эштон подхватили желудочный грипп и бо́льшую часть времени провели в кровати. Я помню, как злилась, что они привезли нам эту заразу.

Она осекается, мысли скачут.

— Отец никогда не брал столько выходных. Он даже не играл в гольф.

И снова я молчу. Просто стою рядом с ней, пока все складывается и мчится. Песок летает вокруг, словно миллионы зеркал. На пляже волны накатываются на берег, тюлень наконец-то добрался до воды. Странно, но мне хочется кричать «ура» животному, которое не сдалось и не повернуло назад.

Затем что-то щелкает и вспыхивает. Вламывается. Эмили начинает дрожать, потом трястись. И наконец рыдает, закрыв лицо руками и согнувшись вдвое.

Осторожно касаюсь ее спины, желая, чтобы она почувствовала, что не одинока. Но на самом деле я не могу ей помочь. В этом — нет.

Когда Эмили выпрямляется, ее лицо влажное и настоящее. Щеки потемнели от туши. Она тяжело дышит.

— Надо быть чудовищем, чтобы причинить вред маленькой девочке. И это мой отец? — она вздрагивает, отторгая эту мысль. — Или мой брат? Господи, какой кошмар…

— Сколько лет ваше семейство приезжало в Малибу на Рождество?

— Три года. Потом у мамы началась деменция, и она больше не могла ездить. А потом мы перебрались сюда, и нас стал принимать Дрю.

— Дрю тоже приезжал все эти три года?

— Да. Я не хочу об этом думать. Ненавижу. Это ужасно.

— Я понимаю. Мне очень жаль. — Мы стоим рядом, в спину дует тот же резкий ветер. Я ничем не могу облегчить ее жизнь. Не могу забрать ее боль. Все эти вопросы глубоко ранят. У правды есть клыки и стальная хватка.

— Сколько было Кэмерон, когда ситуация стала меняться?

— Когда мы переехали на север. Мы думали, дело в горах, в свежем воздухе… Она снова начала походить на себя. Потом встретила Кейтлин, и какое-то время все было просто отлично.

— Эмили, эта хронология соответствует общей картине. К тому времени насилие в любом случае могло прекратиться. Она становилась старше. Разговорчивее.

— Господи, как от всего этого тошно… Что нам сейчас следует делать?

— Продолжать поиски вашей дочери. Разумеется, нужно будет проверить вашего отца и брата, чтобы исключить их из списка подозреваемых. А потом, когда все закончится, мы проведем расследование и выдвинем обвинение.

Эмили встречается со мной взглядом, захлестнутая свежей волной страха.

— Мама сейчас очень слаба. Эти новости о Кэмерон могут ее убить.

— Вы говорили в последнее время с отцом?

— Пару дней назад. Я стараюсь держать их в курсе, когда могу. Вы же не думаете, что она сейчас у него?

— А такое возможно? Они с Кэмерон поддерживали связь? Могла она отправиться к нему?

— Нет, я так не думаю. Он сейчас не оставляет мать одну. В этом есть какая-то ирония… —