— Я? — удивился я.

— Мне нужен помощник вроде тебя. Ты пока еще не так силен, я знаю, но и я был такой же, когда меня совсем молодым послали служить сюда. Работы было немного. Что тогда, что сейчас. Кто-то умирает, кто-то женится, а между всем этим остается уйма времени, чтобы сойти с ума от скуки. Поэтому я стал гулять по окрестностям, пока однажды после грозы не споткнулся о бедренную кость. Вот тогда я и начал копать и до сих пор не прекращаю.

— Что вы делаете с этими костями? — спросил я.

— То, что велит мне долг. Мою их, собираю в скелеты и хороню по нашему христианскому обычаю.

— Почему же тогда они копятся у вас в подвале?

— Иначе никак, пока река не позволит перевезти их на другую сторону, там у нас церковь и кладбище. Гиги делает для каждого отдельный гроб, так положено. Работы хватает, тут ему грех жаловаться. Он не поспевает за тем, как я копаю. Когда появится возможность все перевезти, подвал опять освободится.

— Так вот что вы кричите через реку? Сколько гробов ему делать?

— Да, так и есть. Смотря сколько скелетов я успел собрать за день.

Отец Памфилий разулся, снял штаны и рубашку, повесил их на спинку стула и встал перед иконой. Он поклонился и несколько раз привычно перекрестился, как и положено человеку, который всю жизнь только и делал, что заново хоронил мертвых, пил цуйку да осенял себя крестным знамением перед Святой Богородицей, Господом Богом и перед каждым святым в отдельности.

Я удалился в свою комнату, тоже разделся и лег в кровать. Батюшка погасил лампу.

— А почему Гиги этим занимается? — спросил я в темноте.

— Гиги? Он цыган, из окрестностей Трибсветтера. Раньше он был важным бульбашой, но жена его обесчестила. Больше он никогда ничего не рассказывал. Если попытаешься выспросить, рискуешь расстаться с жизнью. Он говорит, что помогает мне, чтобы искупить грех. Но что за грех, этого даже я не знаю.

Я был так ошеломлен тем, что нашел мужа Рамины, чей призрак сопровождал меня все детство в ее рассказах и которого она проклинала при каждом упоминании, что даже прослушал следующий вопрос батюшки. Я пришел в себя, когда он уже стоял босиком в дверном проеме.

— Да что с тобой? Тебе плохо? — спросил он.

— Нет.

— Так что ты скажешь?

— О чем?

— Хочешь ли ты стать моим помощником? Когда я принес тебя в дом, ни живого ни мертвого, я знал, что Господь послал тебя мне в помощь. Думаю, поэтому он и не дал тебе умереть.

— А если я скажу «нет»?

Казалось, он смутился, словно не предполагал, что я могу отказаться. Он долго размышлял, прежде чем ответил:

— Тогда тебе придется уйти. Мне здесь тунеядцы не нужны. А другой работы у меня для тебя нет.

Так я на несколько лет стал носильщиком костей, помощником отца Памфилия в искусстве отнимать у земли человеческие останки, пролежавшие там, может, сотню, а может, и тысячу лет. Мыть их и готовить к переправе через реку. Да еще каким усердным помощником.

* * *

До самого июня река оставалась непреодолимой преградой. Когда на том берегу кто-нибудь умирал, его укладывали в гроб и отправляли в дорогу к нам. Мы перетягивали гроб на веревках — нелегкая работа, когда против тебя неукротимая сила потока. Иногда покойник тянул нас вниз по течению, мы спотыкались о камни, лезли через кусты, и лишь с большим трудом удавалось вытащить гроб на берег.

Отец Памфилий совершал панихиду прямо у реки, клал в гроб образок Святой Богородицы, а на лоб покойнику — бумажную ленту с надписью «Святый Боже, помилуй». Он накрывал покойника покровом, читал псалмы и помахивал кадилом с ладаном со всех четырех сторон гроба, потом мы переправляли его обратно к родственникам, и они несли его на кладбище.

Старых и больных людей, чувствовавших, что жизнь постепенно покидает их, тоже переправляли к нам, на плоту. На нем укрепляли стул, к которому привязывали стариков. Больных же укладывали на носилках. Однажды мокрая веревка выскользнула у меня из рук, и мы упустили старика на плоту. Мы бросились за ним вдогонку по обеим сторонам реки, еще чуть-чуть — и на берег пришлось бы вытаскивать мертвеца.

Как-то раз через реку отважилась перебраться и молодая пара, потому что жених предпочел рискнуть жизнью, чем дожидаться брачной ночи до лета. С молодоженами обнялись и распрощались, словно они собирались в дальний путь, затем они разулись, перекрестились и взошли на плот. Невеста стояла прямо, как ни пытался поток вывести ее из равновесия, — эта картина и сегодня проносится у меня перед глазами. Упрямая и готовая на все, она никому не позволила остановить ее в самый прекрасный день жизни, даже природной стихии.

В другой раз мать перевезла через реку младенца, она боялась, что он умрет некрещеным и тогда бесы заберут его душу. Но если не считать таких экстренных случаев, основным нашим занятием оставались кости. Они действительно были повсюду. Стоило отойти от тропинки на несколько шагов, заглянуть под кусты или камни, как мы натыкались на них. От случайного поиска батюшка отказался много лет назад. Он действовал очень осторожно: намечал квадратный участок, тщательно обследовал его, а затем переходил к следующему.

Так и я научился работать медленно и планомерно, ведь обычно кости одного человека лежали на одном участке земли. Важнейшим правилом было хоронить целые или почти целые скелеты, а не разрозненные части. После дождя нам особенно везло, поскольку дождем со склона всегда смывало слой земли. Я стал таким же ревностным копателем, как священник, и каждое утро не мог дождаться, когда же мы возьмемся за дело. Во мне тоже появилась какая-то нежность к жалким человеческим останкам, что я таскал на спине. Я внимательно рассматривал их и прикасался осторожно, словно не желая дать им повода для обиды.

Поначалу моих сил не хватало, чтобы нести вниз по крутому склону полный мешок и тем более чтобы весь день согнувшись ковыряться в земле. Тогда батюшка отсылал меня домой мыть кости. В этом деле я быстро наловчился и каждый день умудрялся очистить при помощи щетки, мыла и воды так много косточек, что вечером Гиги воздевал руки, услышав, сколько нужно гробов. А гробы громоздились у него, как у нас скелеты, но мы рассчитывали, что вскоре сможем соединить одних с другими. Появились первые признаки успокоения реки.

Со временем я стал сильнее и выносливее и таскал мешки домой без передышки, хотя потом оставался совершенно без сил. Обычно я засыпал еще до ужина, но отец Памфилий будил меня, поскольку взял за правило кормить меня до отвала, как мать кормила своих гусей. На его харчах я сильно прибавил в весе, стал крепче и толще.

Наконец, однажды ранним утром Гиги постучался в нашу дверь.

— Батюшка, вода в реке спала. Теперь можно хоронить покойников! — крикнул он.

Я открыл дверь и уставился на Гиги, ведь я впервые увидел его вблизи. Если когда-то он и был внушительным и грозным бульбашой, то теперь от него мало что осталось. Морщинистый, тощий мужичонка, беззубый рот. Я даже засомневался, что передо мной стоит тот самый человек, которого разыскал отец, появившись в Трибсветтере.