Вдобавок ко всему приходилось выслушивать бесконечные телефонные звонки и включенный на полную громкость автоответчик. Патрик хотел уменьшить звук, но Энжи нужно было знать, кто именно звонит: на всякий случай она оставила номер Патрика своим многочисленным родственникам. Впрочем, первый звонок был от нового шефа новостной редакции — от Мэри Шаннахан.

Ее голос звучал на фоне обычной трескотни сотрудниц, праздновавших, видимо, новое назначение Мэри. Контрастом на этом фоне звучал баритон официанта, перечислявшего «особые блюда» сегодняшнего меню. Собственно, именно его голос Патрик и услышал, прежде чем Мэри успела произнести хоть слово. Он тут же представил ее себе сгорбилась над своим мобильником, словно тайком пробуя какое-то блюдо, и одной ладонью прикрывает ухо, а другой — телефонную трубку и рот. Пряди светлых волос свисают ей на лицо и заслоняют ярко-синий глаз. А сотрудницы редакции, конечно же, догадываются, что она звонит именно ему.

— Ты скверно пошутил, Пат! — Этими грозными словами начиналось послание Мэри, оставленное ему на автоответчике.

— Господи, да ведь это мисс Шаннахан! — в панике прошептала Энжи, словно Мэри могла ее услышать.

— Да, она, — также шепотом ответил Патрик. Гримерша как раз его оседлала, и роскошная иссиня-черная грива упала ей на лицо. Уоллингфорд хорошо видел только ее уши, точнее, одно ухо, зато (по запаху) определил, что у нее новая жвачка — малиновая или клубничная.

— От тебя, естественно, доброго слова не дождешься! Даже поздравить меня не мог! — говорила его Мэри. — Я, конечно, переживу, но эту ужасную девку я тебе никогда не прощу! Ты что, хотел меня унизить? Да, Пат?

— Это я-то ужасная девка? — спросила Энжи и вдруг начала задыхаться. При этом у нее из горла исходило какое-то низкое рычание — возможно, из-за жвачки.

— Ага, ты, — отплевываясь от ее волос, которые все время попадали ему в рот, ответил Патрик.

— А какое мисс Шаннахан до меня дело? — спросила Энжи, задыхаясь еще сильнее. «Неужели вторая Кристал Питни?» — с ужасом подумал Уоллингфорд.

— Я вчера спал с ней, — сказал он Энжи. — И может быть, даже сделал ей ребенка. Она очень этого хотела.

— А-а-а. Тогда понятно, — прорычала гримерша. —Я знаю, что ты дома! Возьми трубку, засранец! — визжал в автоответчике голос Мэри.

— Господи… — начала было Энжи, попытавшись перевалить Уоллингфорда на себя, чтоб он наконец оказался сверху — видимо, ей уже надоело «скакать» на нем.

— Ты же должен был собираться в Висконсин! — верещала Мэри. — Ты же хотел отдохнуть перед поездкой! — Одна из сотрудниц, похоже, попыталась ее утихомирить. Потом донесся зычный голос официанта, вещавшего что-то насчет «сезона трюфелей».

Патрик узнал его голос это был официант из итальянского ресторана на Семнадцатой улице.

— Ну, так что насчет Висконсина?! — не унималась Мэри. — Я, между прочим, хотела провести уик-энд в твоей квартире, пока ты летаешь в Висконсин, чтобы просто попробовать…— Она расплакалась.

— А что насчет Висконсина? — спросила Патрика несколько запыхавшаяся Энжи.

— Я лечу туда первым утренним рейсом. — Больше Уоллингфорд ничего ей говорить не стал.

А из автоответчика тем временем раздался совсем другой голос — видимо, одна из сотрудниц редакции отняла у Мэри мобильник, когда та захлебнулась в слезах и в соплях.

— Скотина ты, Пат! — кратко сообщила она Уоллингфорду, и он тут же представил себе ее лицо, облагороженное скальпелем пластического хирурга. С этой редакторшей он когда-то мотался в Бангкок — тогда, правда, лицо у нее было значительно моложе.

— Ха! — победоносно вскричала Энжи, которой наконец удалось завалить их обоих, приведя в несколько непривычное для Уоллингфорда положение «на боку». Ему было немного больно, но гримерша только набирала темп — ее рычанье превратилось в сладострастный стон.

Когда автоответчик среагировал на следующий звонок, Энжи в экстазе саданула пяткой Патрику по спине, по-прежнему удерживая его в позиции «на боку» и громко похрюкивая от удовольствия. Печальный женский голос спросил похоронным тоном:

— Скажите, моя девочка у вас? Чем ты там занимаешься, доченька? Перестань сейчас же, детка! Ох, Энжи, Энжи! Сердце разрывается!..

— Господи, мама… — но Энжи не хватило воздуха. И стон ее опять превратился в рычанье, а рычанье в львиный рев.

«Уж больно громко она кончает, — подумал Уоллингфорд. — Соседи еще, чего доброго, решат, что я тут кого-то убиваю… Да и в Висконсин собираться пора…» И тут Энжи, резко повернувшись, оказалась на спине, а ее нога каким-то непостижимым образом — ведь за все это время они ни разу не расцеплялись — воздвиглась ему на плечо. Патрик попытался поцеловать девушку, но мешало ее высоко задранное колено.

А мамаша Энжи продолжала тем временем монотонно и довольно ритмично причитать. Потом автоответчик вдруг издал какой-то странный звук, словно он тоже испытывал оргазм, и Уоллингфорд так и не услышал, когда именно мать Энжи повесила трубку: последние звуки ее рыданий были полностью заглушены истошными воплями самой Энжи. Даже во время родов так не орут, предположил Патрик (тут он, конечно, ошибался); даже Жанна д'Арк, наверное, так не кричала в пламени костра… Наконец Энжи затихла. На мгновение она замерла, как будто ее хватил удар, а потом начала дергаться, толкаться, вырываться. Ее волосы хлестали Уоллингфорда по лицу, тело резко выгнулось, как у взбрыкнувшей лошади, ногти впились ему в спину…

«Ничего себе, — думал Патрик. — Она не только орет, когда кончает, но еще и царапается!» Он хорошо помнил, какой была юная, незамужняя Кристал Питни. На всякий случай, чтобы Энжи ненароком не выцарапала ему глаза, он прижался лицом к ее горлу. Честно говоря, он уже опасался следующей стадии ее оргазма — у этой девицы, похоже, был сверхчеловеческий запас сил. Беззвучно, не издав ни стона, ни вздоха, она снова выгнулась дугой и сбросила его с себя; он съехал на бок, потом перевалился на спину, но, что удивительно, при этом они так и не расцепились! Казалось, они срослись друг с другом, образовав новый вид живой материи. Патрик чувствовал, как бьется ее сердце, как ходуном ходит вся ее грудь, однако же, она не издавала ни звука и, похоже, даже не дышала.

И вдруг он понял: да ведь девчонка и впрямь не дышит! Только этого не хватало: вопит, царапается, да еще и сознание теряет! Уоллингфорд поднапрягся, высвободил правую руку, спихнул Энжи с себя и только тут понял, что она подавилась жвачкой — лицо у нее посинело, темные глаза закатились под лоб, так что видны стали только белки. Он подхватил ее здоровой рукой под подбородок, а культей что было сил врезал ей под дых — этакий хук без кулака. И сразу почувствовал резкую боль, как в первые дни после трансплантации — боль ударила снизу, от локтя к плечу и шее. Энжи закашлялась, и жвачка вылетела у нее изо рта.

Телефон зазвонил, когда перепуганная девушка лежала у него на груди, сотрясаясь от рыданий и хватая ртом воздух.