Пообщавшись с врачом, Разуваев деловито влил в меня еще полстакана водки, откинул спинку водительского сиденья, и мы убыли на север. Разуваев, естественно, рулил – я был совсем никакой.

Так… А, ну да: дорога – враги – в любой момент могут перехватить…

А страха не было. Ну совсем ни капельки. Как-то уже все глубоко безразлично было, буквально полнейшая апатия. Сами понимаете: за один вечер столько всего навалилось – иному и за всю жизнь испытать не доведется. Помнится, одна дилемма меня занимала: они нас «бэтээром» давить будут или с гранатомета пальнут? Или просто изрешетят из пулеметов? Мы же теперь в ранге «вооружен и очень опасен», так что разговаривать с нами никто не станет.

А потом я перестал париться и успокоился: какая разнится, как убьют? Мы обречены, и точка – а способ нашего умерщвления в данном случае особой роли не играет.

* * *

Помните, я сказал, что ехать в Черный Яр – чистейшей воды самоубийство? Я был не прав. За то время, что мы здесь свирепствовали, Разуваев изучил окрестности, как карту эрогенных зон любимой женщины, и прекрасно знал, куда – можно, а куда – даже и пытаться не стоит. То есть мы запросто объехали лесом три поста и по проселочной дороге вырулили прямиком к лаборатории ядерной физики. А оттуда до заветной полянки было рукой подать.

Бубка был не один: он притащил с собой Людвига Зверева. Это его лучший друг, вечно угашенный человек-цветок, живущий в мире разноцветных глюков.

Разуваева такое отклонение от первоначального плана вовсе не обрадовало. Зверствовать он не стал – сдержался, но в мягкой форме выразил недоумение:

– Слышь, доктор, ты совсем дебил?! Ты на хера приволок этого обдолбыша?

– Он тоже человек, – заступился за друга Бубка. – Что ж, теперь я, значит, в бега, а его пусть убивают?

– Вот его-то как раз никто бы не тронул, – пробурчал Разуваев. – Ты – завклиникой, идешь в первом списке. А он – никто. Про него даже и не вспомнят.

– Я пригожусь, – Людвиг был обдолбан в меру, ситуацию понимал, чувствовал себя виноватым. – Я тут столько нычек знаю – год можно прятаться…

А мне было по фигу, хоть Людвиг, хоть весь персонал клиники в полном составе – один черт. К тому моменту у меня вполне развилось лихорадочное состояние и все вокруг плавало в красной дымке.

– Ребята, вы или пристрелите меня, или достаньте уже эту дрянь – я больше не могу.

– Достанем, – пообещал Бубка, наскоро осмотрев нас с Разуваевым при свете фонарика. – Садитесь, я вас отвезу куда надо…

«Куда надо» оказалось каким-то древним бункером в глубине леса. Толстенные ржавые двери с винтовыми задвижками, сырость, грязь, воняет плесенью, никакого тебе электричества и даже намека на элементарные удобства, освещение – керосиновые лампы, от которых почему-то несет солярой…

Короче – полная антисанитария и замшелый архаизм. Был бы в себе – ни за что не позволил бы ковырять свою плоть в таких дрянных условиях.

– Он боль плохо переносит, – предупредил Разуваев. – Надо бы чем-нибудь ширнуть или водки влить побольше.

– Вот же скот, – вяло возмутился я. – Давай вставим тебе в рану железяку и даванем что есть мочи. И посмотрим, как хорошо ты переносишь боль.

– Может, поставим ему кубик? – заботливо предложил Людвиг, похлопав себя по карману куртки. – Враз отъедет.

– Что за варварство, – Бубка открыл свой баул и достал шприц. – У нас есть вполне стандартные средства анестезии. Так что оставьте свои экстремальные предложения для другого случая.

В общем, он ввел мне какой-то препарат, и я быстренько уехал из этого поганого бункера в мир Людвига Зверева, наполненный вечным счастьем и незыблемым покоем…

* * *

В книгах пишут обычно: «пробуждение было ужасным». Это когда героя где-то там отрубят, он плавает в прекрасном мире грез, потом очухался, пытается вспомнить, что с ним, глядь – а уже в плену. Или просто в каком-нибудь нехорошем месте.

В этом плане мне не повезло: никакого счастливого забытья не было. Я еще не успел толком обрести сознание, а уже все про себя знал: ранен, в розыске, в сыром схроне, в пиковой ситуации, и вообще, глубоко в ж…

Плечо саднило, но той тупой всепоглощающей боли, распирающей организм изнутри, уже не было. Икра тоже вела себя вполне прилично. Ага, уже хоть что-то положительное.

Открыл глаза, осмотрелся, принюхался: обстановка тоже несколько похорошела. Товарищи по несчастью прибрались, протопили печь, и пропала острая солярная вонь – наверное, кто-то прочистил воздуховод.

А еще в воздухе витал слабенький остаток аромата какой-то вкусной еды. Такое впечатление, что чего-то сварили и съели. Без меня.

– Суп из тушенки? – хрипло пробормотал я.

– Уже нету, – сообщил Разуваев. – Еще вчера съели. А тем, кто в отключке, есть не положено, так что извиняй, брат…

– Вчера?

– Ага. Считай, полсуток провалялся.

– Который час?

– Двенадцать двадцать пять. Пятое сентября.

– Жаль, телика нету. Глянуть бы хоть глазком, чего там… Дума сегодня должна Закон принимать…

– Газеты есть. Люда принес.

– Люда?

– Ну, Людвиг – Бубка его так зовет.

– Бубку, кстати, Игорем зовут.

– Я в курсе.

– Понял. А где они?

– Наверху, приемник слушают. Здесь не ловит.

– Пойдем пообщаемся – на предмет обстановки.

– Да я уже и так все знаю. Ты иди, я сейчас с мобилой разберусь – подойду…

Я полагал, что мы прячемся где-то в глухом лесу, но оказалось, что это не совсем так. То есть объект, на котором мы находились, точно был в лесу, а на внутренней территории в приятном изобилии росли молодые сосны, но назвать это местечко глухим язык не поворачивался.

Вот что я увидел: высоченный бетонный забор, убегающий куда-то в бесконечную даль хвойного моря, повсюду огромные ангары, корпуса цехов (или лабораторий – с ходу и не разберешь), многочисленные островки ржавеющего под открытым небом допотопного транспорта без колес и кузовов – и крайне неприятная для любого беглеца людская активность.

Неподалеку работает кран – таскает металлолом, по путям небольшой маневровый тепловоз толкает пару запечатанных вагонов, в сотне метров команда грузчиков волочет из склада в «ЗИЛ» какие-то ящики, рядом рабочие копают канаву, чуть подальше надсадно визжит пилорама…

Вот это мы спрятались!

Вход в убежище, как и полагается, был оформлен в обветшалой трансформаторной будке, в которой, сами понимаете, трансформаторами и не пахло. Ворота ближайшего ангара были распахнуты настежь: внутри стоял трофейный «Лендкрузер» и лежали штабеля свежих досок.

Возле ангара на лавочке сидели Игорь и Людвиг, слушали приемник и потребляли чипсы с квасом. Оба были в шлепанцах и шортах, волосы мокрые – видимо, недавно где-то искупались. Ну прямо-таки домашний идиллический пейзаж – иначе не скажешь. Только вот вид у пейзан несколько мрачноватый, какие-то они притихшие и хмурые.