Щелк! Щелк! Статуя Фишера ожила. Рогатка запулила в небо воланчики, один за другим, и оба безошибочно нашли свои цели. Как всегда, великий профи Вилли Максович напал на врага так стремительно, что я не успел разглядеть сам процесс – успел только почувствовать результат. Сверху на меня посыпались перья. «Полшага вправо и руки подставь, живее!» – скомандовал старик. Промедли я хоть мгновение, одна из двух неясытей свалилась бы мне прямо на голову. А так я вовремя сумел поймать в объятия тяжелую тушку совы: глаза были закрыты, но сердце билось.

– Они ведь не погибнут, да? – шепотом спросил я у старого разведчика.

– Не волнуйся, я их просто оглушил, – успокоил меня Фишер. Он аккуратно уложил свою неясыть под стеной и помог мне сделать то же самое. – Через час они очухаются и будут почти как новенькие. Мы чтим заветы святого Гринписа и с пернатыми не воюем… Кстати, ты снова можешь говорить в полный голос. Нам с тобой тут нечего бояться. И причина в том…

Вилли Максович взял в руки загадочный сверток – сегодняшний подарок Акима Каретникова – и начал неторопливо разворачивать.

– И причина в том, – говорил он, снимая оберточную бумагу слой за слоем, – что всякая охрана предназначена для защиты от злоумышленников. Но мы-то, Иннокентий, доброумышленники, верно? Значит, нас не остановить… – Старик ухмыльнулся и пропел: – Нам нет прегра-а-ад ни в море, ни на су-у-уше, нам не страшны-ы-ы ни льды, ни а-аблак-а-а… Вот привязалась песня – почти семьдесят лет отбиться не могу от дурацкого Марша энтузиастов… Гляди сюда, деточка!

В руках у него оказалось нечто похожее на сдувшийся мяч для игры в регби – только раз в пять больше обычного и с двумя металлическими «ушами» справа и слева. На белом сморщенном боку мяча была какая-то надпись, но латинские буквы пока терялись в резиновых складках.

– Тащи баллон, – приказал Фишер. – И держи хорошенько, чтобы не упал.

С помощью трубки он подсоединил баллон к мячу-гиганту, открыл вентиль и пообещал:

– Через несколько минут ты узришь это чудо в масштабе один к двадцати. Модель выпустили итальянцы к круглой дате. Кто-то подарил одну штуку Акиму, а он нам передарил. Только газ, сам понимаешь, здесь другой. В двадцать первом веке нет ненормальных связываться с горючим водородом. Если бы синьор Нобиле использовал гелий, как мы с тобой сейчас, конструкция его дирижабля была гораздо проще. Меры пожарной безопасности – лишние килограммы, а бывают ситуации, когда всё решают считаные граммы… Деточка, у тебя возле правой ноги валяется наш канат… Подтолкни его ногой ко мне, я никак не достаю… Ага!

Супермяч уже вырос до полутора метров в длину, и надпись «Italia» прочитывалась на нем отчетливо. Вилли Максович, больше не придерживая резиновый бок, распутал канат, продел его несколько раз сквозь дырки в металлических «ушах», закрепил и начал вязать на канате петли. Он действовал быстро, но не суетливо и даже успевал продолжать свой рассказ.

– Ровно девяносто лет назад, – говорил он, – когда я учился в четвертом классе, итальянскому генералу Умберто Нобиле было за сорок. Он уговорил Муссолини выделить из казны деньги на воздушное покорение Северного полюса. Дуче, правда, пожадничал, много не дал, генералу пришлось добавлять из своих, искать спонсоров, экономить – короче, заниматься чем угодно, только не детальным планированием. А когда есть пробелы в плане… Чувствуешь, нас тянет вверх? Минуты через две взлетим над стеной. Обвяжи себя канатом для страховки… Вот так, посильнее… На счет «три» хватайся обеими руками за ближайшую петлю, держи и без команды не отпускай… Ра-аз!.. Обычному дирижаблю помешают деревья, а модель протиснется… Два-а-а!.. Не дрейфь, Кеша, это будет быстрее, чем на «Челси». Хотя и без удобств. Когда взлетим, можешь закрыть глаза и вообразить себя Крякутным, который памятник… Ну, по-е-ха-ли! Три!..

Я схватился за петлю и послушно зажмурился. Ноги мои оторвались от земли. Меня подхватило и потянуло – не рывком, а плавно, как будто я поднимался из-под толщи воды на поверхность. Лицу стало тепло, в ушах зашумело, но ненадолго: уже несколько секунд спустя над моей головой раздалось шипение, и мягкая сила, уносящая меня в небо, ослабла. Я начал опускаться – медленно, как осенний лист. «Подгибай ноги! – вскоре раздалось над ухом. – Мы садимся!» Тотчас же мои ноги вновь соприкоснулись с твердью, и я открыл глаза.

Вокруг все было как раньше: тот же лес, тот же Фишер и та же красная кирпичная стена. Только теперь она оказалась уже не впереди, а позади нас. Пока я отвязывался, модель дирижабля, разочарованно шипя, с каждой секундой теряла форму и объем. Старик ей помогал – сперва давил ладонями и локтями, затем лег на нее сверху, как на матрац. Когда «Italia» окончательно утратила дирижаблевскую стать и снова сделалась похожа на большой сдувшийся регби-мяч, Фишер обмотал ее канатом, запихнул в мешок, а мешок упрятал в кусты. Разогнулся, прокашлялся, потер поясницу, попрыгал на месте, взглянул на часы, сверился с компасом, убедился, что при посадке я ничего не сломал себе и не вывихнул, и бодро произнес:

– Отлично, деточка! Успеваем. Еще сто метров к северу – и будет спортивная дорожка. Там мы подкараулим клиента. Нам известно, где и когда он занимается бегом, – за всё спасибо Акиму…

Я тоже мысленно похвалил Акима, а заодно и себя – за ночную идею и за то, что сумел-таки уломать старика. Едва мы нашли дорожку и залегли в ближайших кустах, я тихонько спросил:

– Выходит, Каретников уже бывал здесь до нас?

– Нет, – ответил старик таким же конспиративным шепотом, – за забор он не попал. Перелететь сюда с помощью «Италии» не догадался или, может, не рискнул. У него другой талант: он умеет находить информаторов. Незаменимое качество для шпиона. Люди из обслуги слили столько сведений, что, когда он их свел вместе, получилась общая картина. Как это называется – сложить пазлы?.. Стоп, молчи, уже бежит… Когда скажу «пора!», выйдешь навстречу, поздороваешься и представишься. Главное, улыбайся и держи руки на виду, чтобы он не запсиховал… Пора!

Я выбрался на дорожку и заранее начал улыбаться. А как только из-за деревьев показался бегун в темно-синем спортивном костюме и белых кроссовках, я сделал шаг ему навстречу и выпалил:

– Здрасьте, я Иннокентий Ломов! Из Федеральной инспекции! По авторским правам! Можно мне с вами поговорить? – Дальше я пока не придумал.

Бегун резко остановился. Это был высокий упитанный блондин лет сорока пяти, похожий на свои портреты – даже, пожалуй, симпатичнее: глаза покрупнее, чем на литографии в «Новом Коммерсанте», морда, в сущности, не таким уж кирпичом, а нос прямо аристократический.

– Привет, Иннокентий Ломов из Федеральной инспекции! – ответил блондин, с интересом разглядывая меня. – А я Ростислав Рыбин. Но ты, скорее всего, и так знаешь, кто я.

Я кивнул.

– И говорить со мной, я думаю, ты собрался не про авторские права. И тема у тебя такая важная, что ты осмелился прервать пробежку советника президента Российской Федерации.

Я снова кивнул – теперь два раза подряд.