Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К счастью Фалька, на помощь ему пришел самый нахальный и не менее раздражающий, чем Говнопка, кретин.
– Капитан! Сюда!
Лейтенант Аларик махал Элвину в коридоре, заполоненном белыми халатами, снующими между занавесками, разделявшими кушетки, на которых стонали раненые люди.
Фальк тут же надел на себя привычную для всех его работников маску строгого, изведенного тупостью подчиненных начальника и стал пробираться к лейтенанту.
– Аларик, какого черта тут происходит? – ревел Фальк, чтобы как можно больше людей слышали о том, как он печется за жизни и безопасность населения в его городе.
Рафаил едва заметно улыбнулся. Воистину, театр потерял великого актера!
Лейтенант махнул рукой на стойку регистрации, где жужжал рой медсестер.
– Брось ты! Сейчас от них толку не добьешься! Привет, Возня! – весело подмигнул лейтенант.
Рафаил лишь сжал губы от раздражения.
– Что сказал Говнопка? – тихо спросил Аларик.
Фальк сощурился. Эта грыжа-Аларик всегда найдет время засунуть свой глаз туда, где ты думаешь, никто за вами не наблюдает. Чертов проныра.
Но Фальк не терял маску и грозно завопил:
– У меня тут двести восемьдесят человек, пострадавших в террористической атаке, не знающей прецедентов за всю историю страны! Как думаешь, как мои дела?!
Аларик задумчиво закивал. Все складывается так, как он и предполагал.
– Двести восемьдесят, говоришь. Смело добавь туда еще сотню!
Фальк поджал губы. В груди заныла изжога.
– Задачка перед тобой непростая. Тебе надо спрятать сотню трупов и сотню минут видеозаписей с камер, установленных на соседних зданиях, – наигранно причмокнул Аларик, словно получал удовольствие от того, что грыжа в паху Фалька только что выросла.
Фальк набрал воздуха в грудь, чтобы казаться больше.
– А ты, идиот, подумай, как объяснишь федералам тот мешок с брикетами купюр, которые они откопали в твоей машине час назад! – взревел Фальк.
Лицо Аларика тут же осунулось. Эта новость огорошила. Разумеется, его бедный Бублик продолжал лежать кверху тормашками возле гостиницы и представлять собой одну из ярчайших улик для расследования. Сочные кадры с его Ягуаром, снятые вертолетами новостных служб, больше остальных демонстрировали по телевизору.
Оба замолчали, задумавшись над тем, что жизни обоих всего за пару часов перевернулись верх дном. И пусть им повезло – в отличие от тех почти полтысячи человек они выжили – но вот разгребать завал накативших проблем стоит того, чтобы сигануть с девятого этажа.
Только сейчас Фальк заметил на кушетке позади Аларика еще одну занозу в заднице. Офицер, которому приспичило доказывать равенство прав нормальных людей и извращенцев, лежала с перебинтованной ногой и лицом, заклеенным таким множеством пластырей, что проще было просто обмотать бинтами и сделать из нее мумию.
– А с этой что? – злостно буркнул Фальк.
Аларик посмотрел на Ханну. Она молча слушала их разговор, не встревая. У Аларика возникло чувство, что он обзавелся собственной Возней.
– Позволь представить тебе нашего нового детектива Убойного отдела! – нарочито торжественно объявил лейтенант.
Фальк с минуту переводил взгляд с одного на другого, а потом закатил глаза.
– Я знал, что вы два дегенерата споетесь!
Фальк сплюнул прямо на пол приемного покоя. Теперь их стало двое, а это значит, что грыжа в паху только что отпочковалась и захватила всю его промежность, и кто знает, что еще захватит в ближайшем будущем! Может, Господь смилуется и заберет его раньше, чем она объединится с геморроем в его заду?
– Ладно тебе, Элвин, – Аларик перешел к главному, – есть у меня подарок для тебя, так сказать, утешение для нервов. Иди сюда!
Аларик подозвал капитана рукой поближе и слегка отдернул белую занавеску, за которой стояла еще одна кушетка, а на ней лежала очередная жертва неудачного дня.
– Что это за фигня? – не понимал Фальк.
– Это, мой друг мегалозавр, называется «девушка», – ответил Аларик.
Капитан одарил лейтенанта яростным взглядом.
– Это – девушка Эрика Манна, – уже тише произнес Аларик.
Фальк снова взглянул на девчонку. Она была без сознания, к ней подключили капельницу и делали переливание крови. Она была ранена сразу в нескольких местах.
С другой стороны кушетки появился доктор с планшетом в руках.
– Как она? – спросил Фальк.
– Потеряла много крови, но в остальном неплохо. Подержим пару дней под наблюдением и, думаю, отпустим. В больнице не хватает мест для более серьезных случаев.
Мужчина средних лет в очках прямоугольной оправы даже не посмотрел на полицейских. Он проверил показания на мониторах и сделал пометки в медицинской карте.
– У нее есть имя? – спросил Фальк.
– Пока не очнется, не узнаем, – добавил доктор с таким же донельзя занятым видом и поспешно удалился.
Фальк взглянул на лейтенанта.
– Нина! – ответил тот.
Капитан подошел вплотную к кушетке и внимательно осмотрел лицо незнакомки.
– И что нам с ней делать? – раздраженно буркнул он в привычной манере.
Но тут вдруг девушка запела:
– Он грезит о прошлом и о той, что когда-то его любила. И о том, как он спел бы ей колыбельную4…
Фальк удивленно взглянул на девчонку.
– Она проснулась? – Аларик тут же подскочил к ней.
Но девушка продолжала спать, а губы что-то шептали во сне.
Фальк наклонился ближе к ее лицу, прислушиваясь к знакомой песне:
– Мы никогда не спрашиваем у него лишнего, И он сам никогда не рассказывает о ней. Думаю, лучше этого не теребить5, – девчонка едва слышно допела куплет и замолкла.
Аларик поник. А что он ожидал? Что она так быстро придет в себя и начнет раздавать благодарности спустя всего пару часов интенсивной терапии?
Фальк продолжал пристально смотреть на девчонку. Что-то всколыхнулось в нем где-то на задворках сознания, там, где воспоминания, о которых хочется поскорее забыть, переходят черту забвения и копятся в невидимых и безразмерных амбарах, ожидая конца или вот таких неожиданных волн, которые приведут их в движение. В груди капитана вдруг зацвела печаль.
– Я думаю, в нынешних обстоятельствах неплохо бы заручиться поддержкой самого Эрика Манна! – ответил Аларик.
Фальк настолько погрузился внутрь себя, что и забыл, какой вопрос задал. Он еще не до конца очнулся от легкого транса, в который его вогнали попытки достать из памяти воскресшее воспоминание, как Рафаил взял инициативу вести диалог на себя.