Позже Крахмальников еще не раз вспомнит эти слова. Сейчас же он на них почти не обратил внимания. Он думал о том, что сегодня и впрямь что-то происходило вокруг странное, за что ему никак не удавалось зацепиться логикой. И страшнее всего было то, что эти сегодняшние странности как-то незыблемо вырастали из вчера, позавчера, из прошлого. Они никого, кроме Крахмальникова, не удивляли. Значит, все видели, как растет сегодняшний день. А он не видел. Как он ухитрился его проспать?

Режиссер дал сигнал: начинаем!

По мониторам поползла заставка программы, пошла музыка.

— Эфир, — послышался в наушнике Леонида голос Червинского.

Леонид изобразил на лице улыбку:

— Добрый вечер! Сегодня у нас будет необычный политический ринг. В прямом эфире лидер партии трудового народа Олег Витальевич Булгаков. А его оппонентами будут не конкуренты по предвыборной борьбе, а вы; наши зрители. Вопросы вы можете задавать по телефонам…

— Пошла отбивка, — скомандовала ассистент режиссера в аппаратную записи.

На мониторах засветились номера прямых телефонов студии.

— Наезд слева, — распорядился оператор-постановщик.

Одна из камер сдвинулась в сторону, приблизилась к Булгакову.

— Здравствуйте, — приветствовал Булгаков миллионы телезрителей.

Леонид смотрел на лицо Булгакова, такое открытое и радушное сейчас, и почему-то вспоминал девочку — ту черную девочку на дороге, лица которой он так и не увидел.

— Сначала самый главный сегодня вопрос — о трагедии в метро Санкт-Петербурга.

Лицо Булгакова тут же органично превратилось в проникновенно-сочувственное.

— Пока рано делать выводы, там должны поработать специалисты. Еще остается надежда, что люди живы. Возможно, не все. Но если спасут хоть кого-то…

— Простите, Олег Витальевич, — перебил Крахмальников. — Вы, наверное, не в курсе — это последняя информация. У нас на связи Петербург. Валерий!

На большом экране возникло лицо Никитина.

— Леонид!

— Каковы последние сведения?

— Они трагичны. Из всего поезда спаслось только двое.

Пошло интервью с Денисом и Наташей. Потом интервью с Копыловым, которого благополучно отпустили домой. После этого началось обсуждение.

Про Булгакова все забыли.

Он сидел красный и растерянный. Ему казалось, что Крахмальников специально не давал ему слова. Впрочем, что он мог сказать? Сволочи, помощники, не сообщили ему вовремя! Когда же это все закончится?!

И тут, словно вспомнив о Булгакове, Крахмальников предложил посмотреть предвыборный ролик кандидата.

Такого позора Олег Витальевич еще не переживал. Студия откровенно хохотала над слащавыми кадрами и комментариями ролика.

И только один человек был в полном недоумении, отчего людям так смешно, — Савкова. Ведь ролик смонтировала она.

Задумка Крахмальникова сработала в полной мере.

За звуконепроницаемой перегородкой сидят операторы связи. Три телефона трезвонят, не умолкая. Но ни одного вопроса Булгакову. Все — о питерской катастрофе.

Наконец звонкий голос спрашивает:

— Я хотела бы знать, будет ли Олег Витальевич по-прежнему искать поддержки у партии власти, в которой состоит и мэр Санкт-Петербурга?

— Вопрос к Булгакову, — слышится в наушнике Крахмальникова голос ассистента режиссера.

— Тут у нас есть телефонный звонок Олегу Витальевичу, — сообщает Евгений.

— Повторите вопрос, — говорит оператор связи в трубку. Но там слышны лишь короткие гудки.

— Мы вас слушаем. Вы в эфире, — повторяет Крахмальников. И переводит взгляд на Булгакова:

— Что-то у нас со связью сегодня. А вот у меня есть вопрос: как вы относитесь к программе Стрекалина?

— А при чем тут Стрекалин? — удивляется Булгаков.

— Значит, для вас и это новость? — мягко улыбается Крахмальников. — Стрекалин ваш противник на выборах.

— Казанцев…

— Казанцев снял свою кандидатуру.

— Вот это для меня действительно новость…

— Ни хрена себе, — ахает в аппаратной Игорь Червинский. — А я думаю, чего он пропал… Булгаков не успевает ответить на вопрос. На связи Питер, снова Никитин. Он передает прямой репортаж с митинга у здания мэрии. На нем выступает Ломов.

Телефоны раскаляются.

Но время эфира вышло.

— Заставка, титры, — командует в микрофон ассистент режиссера.

Заиграла музыка, по темно-синему фону экрана поползли титры.

На съемочной площадке погасили прожекторы. Помощник режиссера помогла Булгакову снять микрофон.

Крахмальников промокнул платком виски.

— За что ж вы меня так, Леонид Александрович?

— В смысле?

— Это ведь мной оплаченное эфирное время. А вы про какую-то аварию.

— Олег Витальевич, там сотни людей погибли, — тихо сказал Крахмальников.

Булгаков резко переменил тему:

— А где ваш Балашов?

— Черт его знает, сами ищем, — с наслаждением потянулся на стуле Крахмальников.

— Вас не затруднит, если он появится — пусть выйдет на меня. — Булгаков поднялся, протянул Крахмальникову руку. — Спасибо. До свиданья.

Леонид тоже встал:

— Вы к Якову Ивановичу зайдете?

— Нет, я уже уезжаю.

— Тогда я вас провожу. Есть разговор. Втроем, вместе с секретарем, они вышли из студии. Охранники щитом сомкнули за ними свои широкие спины.

Володя снова бродил под окнами студии с самого утра.

Сегодня он уже был настроен не так решительно. На студии все были живы-здоровы. Может, они с друзьями-инженерами что-то сделали не так, нарушили какие-то пропорции и отрава в пивных банках способна вызвать самое большее понос?

А может, это и к лучшему? Ну ее к черту, эту бабу! И всех ее мужиков.

Да и пацанов жалко. Останутся сиротами.

Когда дверь в комнату отворилась, Антон с надеждой поднял глаза. Может, его все-таки выпустят отсюда? Он ведь все уже сказав и…

Додумать он не успел. Братан в два прыжка оказался возле его стула, стал за сгорбленной балашовской спиной и крепко прикрыл узнику рот рукой. Следом за бритоголовым в помещение прошмыгнул Элегантный, запер дверь, прислонился к стене и достал пистолет.